Финт

Финт ничего подобного не ждал, но Соломонова мудрость и его радения во имя основ гигиены до сих пор помогали ему выжить, так что Финт ни за что бы не стал разочаровывать друга; спорить он не смел, опасаясь, что охваченный праведным пылом Соломон оттащит его туда за ухо. Лучше смириться, чем стать посмешищем всех трущоб и борделей. Так что, сделав хорошую мину при плохой игре, Финт вышел вслед за стариком под моросящий дождичек пополам с дымом. Они отвязали Онана от фонарного столба, где оставляли пса, зная, что никому и в голову не придет его украсть.

Финт почувствовал себя куда лучше, когда вдруг вспомнил слово «турецкий». Кто-то, возможно Джинни-Опоздалка – очень милая девушка, от одного ее смеха щеки сами собою вспыхивали огнем; одно время они были очень близки, – рассказывал ему про Турцию. Его воображение надолго заполонили волнующие образы танцовщиц и загорелых красавиц в полупрозрачных халатиках. По-видимому, они сперва делают человеку массаж, а потом умащают его, как Джинни сказала, «мослами», и еще «асинциями», что звучало ужасно экзотично, хотя, по правде говоря, в устах Джинни-Опоздалки экзотично звучало все, что угодно. Когда Финт упомянул об этом в разговоре с Соломоном – Финт тогда был намного моложе и все еще довольно наивен, – старик ответствовал: «Да неужели! Я не так много путешествовал по странам Леванта, но, что бы уж тамошние жители ни делали со своими козами, я уверен, что ослами они ни в каком виде не натираются. Asinus – это, видишь ли, осел по-латыни; а ослы благоуханием никогда не славились. Я подозреваю, ты имеешь в виду «эссенции», то есть вытяжки из ароматических масел. А зачем тебе?»

Финт – тогда еще совсем мальчишка – пробормотал: «Да ни за чем, просто так, на самом деле, просто слово услышал». Но сейчас, как ни крути, слово «турецкий» воскресило в памяти многообещающе-восточные видения, и, преисполнившись оптимизма, юноша сам не заметил, как прошел весь путь до турецких бань на Коммершиал-роуд.

Там, понятное дело, бани встречались на каждом шагу, ими частенько пользовались даже те, кто был по-настоящему беден, когда – как объяснила одна старуха Финту – «надо бы комья грязи посшибать». Зачастую бани были обустроены в точности как вся остальная часть мира: чем больше платишь, тем выше вероятность получить самую горячую и чистую воду, да к тому ж еще и прозрачную – по крайней мере, пока в нее не добавили мыла. Финт знал, что в некоторых таких местах вода, в которой мылись благородные, перемещалась в купальни для, так сказать, среднего класса, а потом утекала в огромную емкость для низших сословий, куда поступала уже с мылом: если во всем искать положительные стороны, так ведь сплошная экономия получается. И пусть вам не случалось садиться за стол с мэрами, рыцарями и баронами, вы, по крайней мере, пользовались с ними одной ванной, так что лондонец – это звучит гордо.

Дождь зарядил чаще – типично лондонский дождь, он утрачивал чистоту и свежесть, еще не долетев до земли, и возвращал улицам все то, что унесли ввысь дымовые трубы. На вкус – все равно что грязный пенни лизнуть.

К дверям бани вело несколько ступенек, хотя больше ничего в ее пользу не говорило; она явно не выглядела прибежищем томных турчанок. Однако внутри обнаружилась дама – Финт слегка воспрял душой; впрочем, дама оказалась сильно немолода и при усиках, и Финт снова приуныл. Дама и Соломон о чем-то приглушенно заспорили промеж себя. Старикан торговался даже за однопенсовую булочку, но в старухе, похоже, обрел достойную противницу: всем своим видом она давала понять, что цена тут одна, «бери или проваливай», и, что до нее, если гость провалится куда подальше, так она только порадуется.

В своем стремлении выторговать самую дешевую цену везде, где можно, Соломон нечасто терпел поражение; Финт ясно расслышал, как тот пробурчал под нос «Иезавель», уже оплачивая, как выяснилось, ключи от двух шкафчиков. Разумеется, Финт и прежде не раз бывал в обычных городских банях, но эта, как он надеялся, окажется приключением поинтереснее. Против перспективы умасливания он нимало не возражал.

И вот, завернувшись лишь в широкие полотенца и шлепая босыми ногами по мрамору, Соломон и Финт вошли в огромное помещение, которое выглядело приблизительно так, как выглядел бы ад, если бы его обустраивали с учетом, что человек заслуживает второго шанса. Там гуляло странное эхо – так бывает, когда пар, камень и род людской сведены воедино. К большому разочарованию Финта, вокруг не наблюдалось вожделеемых дам в полупрозрачных халатиках, но повсюду в туманном полумраке виднелись смутные очертания фигур – фигур явственно мужских. Соломон, тронув Финта за плечо, шепнул:

– Берегись Гнатонов – умный с полуслова понимает.

Это полуслово Финта умнее не сделало; но вот наконец до тошера дошло, и, спускаясь в ближайшую купальню, он заверил:

– Я, знаешь ли, в банях и раньше бывал, но красивее этой пока не видел. А Гнатоны мне никогда не докучали.