– Между прочим, мой коллега и друг мистер Мэйхью и его жена очень бы хотели снова с вами встретиться; как насчет завтра? Они убеждены, что вы – ангел, пусть и с замызганной физиономией, зато с благородным характером и, вероятно, впереди у вас – достойная карьера; а я, как вы понимаете, почитаю вас первосортным прохвостом и жуликом, продувной бестией и плутом: такой шустрый малый всегда своего добьется, не мытьем, так катаньем. Но мир меняется, нам нужны новые люди. Так кто вы на самом деле такой, Финт, и какова ваша история? Если вы не возражаете, конечно? – И он вопросительно воззрился на Финта.
Тот очень даже возражал, но мир и впрямь так стремительно вращался, что Финт решился:
– Если я вам расскажу, мистер, вы никому больше не скажете, обещаете? Я могу вам довериться?
– Клянусь честью журналиста, – ответствовал Чарли. И, помолчав, добавил: – Строго говоря, Финт, мне полагалось ответить «нет».
Я – писатель и журналист, а это статья особая. Однако ж я возлагаю на вас большие надежды, и жду от вас многого, и никоим образом не стану мешать вашему продвижению. Простите… – Чарли внезапно выхватил из кармана карандаш и блокнотик, нацарапал в нем несколько слов, а затем вскинул глаза и чуть смущенно улыбнулся. – Прошу меня извинить, но мне всегда хочется записать строчку-другую, пока слова не позабылись… А теперь, будьте так добры, продолжайте.
Финт, неуютно поерзав, заговорил:
– Стало быть, я в приюте рос. Сами знаете, как оно бывает: найденыш, матери в глаза не видел. А я еще и росточком не вышел, а там в задирах недостатка не было. Ну, я и научился финтить, уворачиваться и прятаться, так сказать, потому что большие ребята потешались над моим настоящим именем, а если я жаловался, то мне трепку задавали будь здоров, стоило надзирательнице отвернуться. Когда я чуток подрос, от меня до поры отстали, а потом однажды снова ко мне прицепились, ну еще бы! И тут я решил: с меня хватит, и поднялся, и хвать табуретку, и полез в драку. – Финт помолчал, заново переживая в душе тот драгоценный момент, когда за все грехи воспоследовала кара; и даже надзирательница ничего не смогла с ним поделать. – В тот день я оказался на улице; тут-то и началась настоящая жизнь.
Чарли внимательно выслушал эту тщательно урезанную версию и ответствовал:
– Чрезвычайно любопытно, Финт, но имени своего вы мне так и не назвали.
Пожав плечами – похоже, выхода не было, – Финт прошептал Чарли свое имя, ожидая взрыва смеха, но ответом ему было лишь:
– О, понимаю. Да, безусловно, это многое объясняет. Разумеется, что до этой темы, мои уста пребудут навеки запечатаны. Однако могу ли я поинтересоваться вашей дальнейшей судьбой?
– А вы все запишете в свою записную книжечку, мистер?
– Не слово в слово, мой юный друг, но меня всегда интересуют люди.
– Ну, поступил я в обучение к трубочисту, раз уж таким тощим да вертким уродился, – рассказывал он. – А потом сбежал – только сперва спустился по трубе в одну шикарную спаленку да влез обратно с бриллиантовым кольцом – свистнул его с туалетного столика. И скажу вам, сэр, поступка умнее я в жизни не совершал, потому что в трубах подростку не место, сэр. Сажа, она везде лезет, сэр, прям вот везде. В любую царапину и ссадину просачивается, сэр, а сажа – штука опасная, с неназываемыми ужас что творит, уж я-то знаю, видал я ребят, которые остались в трубочистах, и плохо они кончили, но, спасибо Госпоже, я-то дешево отделался. – Финт пожал плечами и продолжил: – Такова жизнь, как говорится. Что до бриллиантового кольца, притащил я его скупщику краденого, а тот видит, я парень не промах, ну и определил меня в змееныши, а змееныш, сэр, это…[8]
– Я знаю, кто такой змееныш, мистер Финт, спасибо. Но как так случилось, что вы сменили специальность и стали тошером?
Финт набрал в грудь побольше воздуха, вдыхая пепел прошлого.
– Да незадача вышла, гуся спер, а за мной «ищейки» погнались – только потому, что я был весь в перьях, – я и спрятался в одном из канализационных туннелей, вот. «Ищейки» туда даже не сунулись, куда им, слишком толстые и, мне показалось, еще и поддатые. Так я узнал насчет тошерства; ну вот, сэр, и все более или менее.
Финт так и впился глазами в лицо Чарли, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь за маской невозмутимости, и тут Чарли словно бы проснулся и промолвил:
– Финт, а что бы вы делали, если бы вас звали иначе? Скажем, мастер Джеффри Смит или, к примеру, мастер Джонатан Бакстер?
– Не знаю, сэр. Может, вырос бы нормальным человеком.
На это Чарли, улыбнувшись, ответствовал:
– Сдается мне, вы человек необыкновенный, друг мой.