Финансист

His eyebrows were bushy, emphasizing vague, grayish-green eyes, and his hair was short and smooth and nicely parted.	Густые черные брови оттеняли зеленовато-серые глаза, а короткие прилизанные волосы разделялись аккуратным пробором.
He wore a frock-coat always-it was quite the thing in financial circles in those days-and a high hat.	Он неизменно носил сюртук - в тогдашних финансовых кругах это считалось "хорошим тоном"- и цилиндр.
And he kept his hands and nails immaculately clean.	Ногти держал в безукоризненной чистоте.
His manner might have been called severe, though really it was more cultivated than austere.	Впечатление он производил несколько суровое, но суровость его была напускная.
Being ambitious to get ahead socially and financially, he was very careful of whom or with whom he talked.	Стремясь выдвинуться в обществе и в финансовом мире, мистер Каупервуд всегда тщательно взвешивал, с кем и о ком он говорит. Он в равной мере остерегался как высказывать резкие или непопулярные в его кругу мнения по социальным или политическим вопросам, так и общаться с людьми, пользовавшимися дурной репутацией. Впрочем, надо заметить, что он не имел определенных политических убеждений.
He was as much afraid of expressing a rabid or unpopular political or social opinion as he was of being seen with an evil character, though he had really no opinion of great political significance to express.	Он не являлся ни сторонником, ни противником рабовладения, хотя атмосфера тогда была насыщена борьбой между аболиционистами и сторонниками рабства.
He was neither anti- nor pro-slavery, though the air was stormy with abolition sentiment and its opposition.	Каупервуд твердо верил, что на железных дорогах можно нажить большое богатство, был бы только достаточный капитал, да еще одна странная штука - личное обаяние, то есть способность внушать к себе доверие.
He believed sincerely that vast fortunes were to be made out of railroads if one only had the capital and that curious thing, a magnetic personality-the ability to win the confidence of others.	По его убеждению, Эндрю Джексон был совершенно не прав, выступая против Николаса Бидла[1] и Банка Соединенных Штатов, - эта проблема волновала тогда все умы. Он был крайне обеспокоен потоком "дутых денег", находившихся в обращении и то и дело попадавших в его банк, который, конечно, все же таковые учитывал и с выгодой для себя вновь пускал в оборот, выдавая их жаждущим ссуды клиентам.
He was sure that Andrew Jackson was all wrong in his opposition to Nicholas Biddle and the United States Bank, one of the great issues of the day; and he was worried, as he might well be, by the perfect storm of wildcat money which was floating about and which was constantly coming to his bank-discounted, of course, and handed out again to anxious borrowers at a profit.	Третий филадельфийский национальный банк, в котором он служил, помещался в деловом квартале, в ту пору считавшемся центром всего американского финансового мира; владельцы банка попутно занимались также игрой на бирже.