Старик узнал голос сына и дрожащими руками начал быстра отодвигать запоры. Наконец калитка распахнулась, и в свете уличного фонаря возникла фигура незнакомого мужчины. Вид его был страшен, и Крокет с испугом воскликнул:
— Кто вы?
— Да я, батька. Не бойся! Я просто переоделся.
Голос действительно был сына, и хозяин глухо выдохнул:
— Проходи. Напугал меня. Что за леший, думаю, ночью приперся. Чего ты так нарядился?
— Чего, чего! Не маленький — сам можешь догадаться. Кто у тебя дома?
— Никого. Старуха одна спит. Иди в хату.
Краб вошел в дом, подождал, пока отец, заперев калитку, войдет следом, и спросил:
— Где мы поговорим?
— Идем на ту половину. Квартирантов уже нет. Там и поговорим.
Они прошли в дальнюю комнату. Старик щелкнул выключателем и испуганно уставился на незнакомое чудище: сын это или не сын?
— Я специально оделся так. Если у тебя спросят, кому машину дал по доверенности, скажи — Клешневу. Дескать, познакомился с ним и он тебе понравился. Уехал, мол, на моей машине в экспедицию. Возвратится — машину пригонит.
— Я тебе по делу послал письмо. Милиция про тебя спрашивала.
— Когда? — вскочил со стула Краб.
— Несколько дней назад.
— Чем интересовались?
— Меня это как раз и волнует. Спрашивали, где машина, где ты.
— Ты ответил?
— Сказал, что ты сидишь, а машина — в деревне.
— Не спрашивали, в какой?
— Спрашивали. Ответил, что не могу сказать. Так и так, говорю: стыдно будет перед родственниками, если начнут у них интересоваться мною и моей машиной.
— Молодец! Это ты хорошо придумал. А что еще спрашивали?
Старик задумался:
— Больше, кажется, ничего. Ну, а ты как?
— Нормально, — усмехнулся сын. — Живу, не скучаю.
— И веселого, видать, мало?
— А почему же?
— Так, как ты живешь, — это все время в страхе жить, в поту спать. — И старик неожиданно для самого себя спросил: — Жора, ты людей убиваешь?
Страшен был вопрос. В большой, полуосвещенной комнате он прозвучал как-то по-особому зловеще. Но не смутил он Крокета-младшего.
— Людей? Зачем их убивать? — кисло улыбнулся он. — Сами подохнут. — Немного помолчав, ночной гость добавил: — Хотя нож в тело человеческое, как в масло, входит и сделать это совсем нетрудно. — Крокет снова вспомнил Мужлина. В воображении вспыхнул момент, когда он осветил фонариком сломанную ногу. Краб скрипнул зубами и зло взглянул на отца: — Чего ты вдруг на эту тему разговор завел? Гляди у меня, старик! Продашь — не посмотрю, что батька…
— Что ты! Что ты, Жора! Да разве я хотел! Я просто так. Чует мое сердце — не оставил свое ремесло… За тебя переживаю.
— За меня переживать не надо. Я давно — не сосунок. Сам выбрал дорогу. Сам по ней и пойду, пока не остановят.
Отец смотрел на сына, словно впервые видел его. Кто знает, может, парик, грим, странная одежда заставили Крокета-старшего по-другому посмотреть на свое создание.
Было видно, что старика уже давно мучает роковой вопрос, и он не выдержал:
— Скажи, Жора, почему ты стал таким?
Сын измерил его с ног до головы презрительным взглядом и бросил в упор:
— Каким воспитал, таким и стал.
Старик потупил голову и, преодолев смущение, задал еще один вопрос:
— Помню, была у тебя девушка. Где она сейчас?
— Не знаю. Не нужен был ей, когда отсидел первый срок.
Неожиданно Краб сам спросил:
— Вот ты, отец, спрашиваешь, почему я таким стал. Так вспомни, каким ты был раньше. Разве забыл, как мать бил? Это ты загнал ее в могилу. Мы с тобой, как видишь, люди одинаковые. Ну да ладно уж. В общем — держи язык за зубами. Всего!
Отец провел его до калитки…
Встреча с Николаевым
Николаева они дождались на улице, когда тот шел после работы домой.
Горелов подошел к нему сбоку и окликнул. Николаев остановился и, увидев друга, заулыбался:
— А, Саша? Привет!
— Знакомься. Кореш мой. Пойдем в сторонку — поговорить надо.
Они прошли к небольшому скверику и присели на садовую скамейку.
Разговор вел Горелов:
— Давно видел Краба?
— В последние дни что-то не появлялся.
— Он тебя просил по пластилиновому слепку ключ сделать?
— А ты почему интересуешься?
— Да ты не дрейфь! Этот слепок мы вот с ним делали, поэтому и спрашиваем. Краб как в воду канул. А мы на мели сидим. Башни нужны.
— Ну, я сделал ключ. А что?
— Да ничего. Мы тебя хотим в долю взять.
— А Краб?
— Без него обойдемся. Хитрый он больно! О нас все знает, а мы — что о нем? Вот то-то! Даже фамилию темнит.
— Это ты верно сказал, — согласился Николаев. — Мы о нем ничего не знаем. Я с ним вон уже сколько соли съел. Сколько ключей, отмычек сделал. Даже на «дело» с ним и Мужиком ходил, а веры ко мне все равно нет у него. Конечно, я бы тоже согласился, чтобы обо мне никто ничего не знал: ни фамилии настоящей, ни адреса. Тогда и спать можно спокойно.
— А ты что? Спишь неспокойно? — спросил Скалов.
— А ты как думал? Разве будешь спокойным, когда тебя в любой момент за мягкое место схватить могут. Ты сам-то не местный?
— Нет — проездом. Вот у друга остановился.
— Тебе легче. Замолотишь пару краж и — бывайте здоровы. А нам здесь каждый день живи и бойся. Ну, ладно. Так какое дело ко мне?
Горелов ответил: