В понятии «символического антропоморфизма» Кант сам создал последнее понятие, в котором встречаются или соприкасаются знание и вера. Метафизика, обозревая целокупность действительности и изъясняя ее из своего собственного «я», образует понятие единой, целестремительной, определенной идеями воли как свое последнее мировое понятие. Религиозная вера наполняет это пустое понятие представлением доброго и святого, ощущаемого человеком как самое глубокое содержание своего собственного существа. Метафизика признает возможность такого наполнения, добавляя при этом, что она на основании познания природы или истории не в состоянии привести никаких доводов ни за, ни против его истинности. Точно так же вера признает свою теоретическую недоказуемость, признает, далее, только символический характер всех тех представлений, которыми она определяет существо Бога: говорить о мудрости и благости Бога, о его справедливости и любви значит говорить образами и сравнениями, но не научно-определенными понятиями.
Эта самая почва, на которой вера и знание заключают мир между собой, могла бы служить и почвой для примирения различных религиозных общений и форм веры. То обстоятельство, что божественное созерцается и почитается различными народами и культурными кругами в различных образах и сравнениях, не должно быть препятствием к признанию того, что все они, в сущности, хотят и ищут одного; равным образом то, что в различных языках существуют различные названия для Бога, не исключает единства веры. Сюда приложимо слово о том, что Бог не живет в храмах, созданных руками; Бог не живет и в теологических системах или символах культа в том смысле, чтобы он был заперт в них и чтобы не мог быть причастным Богу тот, кто к ним не причастен.
Так философское самоуразумение становится принципом самоурегулирования разума. Прикладывая к научному познаванию мерку идеи абсолютного познания и доводя до сознания его недостаточность, оно не допускает того, чтобы знание признало себя абсолютным и уничтожило веру – веру, являющуюся условием жизни. С другой стороны, оно препятствует тому, чтобы вера сбросила с себя узду разума и выродилась в дикое суеверие: право на признание имеет не всякая вера, которую может породить фантазия в связи с чувственной волей, а только такая вера, которая требуется практическим разумом или нравственной волей и уважает область научного познания. Кант говорит о
IV. Форма философии и ее субъективные предпосылки
Из всего вышеизложенного явствует, что философия не может быть и не будет никогда наукой в том же смысле, что и отдельные науки; как по цели своей, так и по предмету она имеет иной, универсальный, характер. Предмет ее – действительность вообще, ее целью является идеальное воссоздание универсума, поскольку, конечно, оно выполнимо при помощи человеческих воззрений и мыслей. Философия – не новая специальная наука в придачу к остальным, которых у нас и так чересчур много, так что мы давно уже страдаем от излишнего раздробления; философия – это все вновь предпринимаемая попытка внутренне овладеть всеми ими и создать из груды фактов, добываемых на свет Божий исследованием, целое познание. При этом имеется в виду не регистрация, не сводка «результатов» всех отдельных исследований, а творческий синтез: имеется в виду познать в многообразии единство, то, что связует вещи в сокровеннейшей их сути, и из него понять всю массу явлений. Так как научное исследование доставляет всегда только фрагменты, то философская реконструкция всегда будет прибегать к вставкам и дополнениям; она, таким образом, несколько напоминает восстановление утерянного поэтического произведения по нескольким фрагментам или реставрацию вымершего животного вида по нескольким случайно попавшим в руки исследователя следам и остаткам. Если это и является рискованным предприятием, то постоянные попытки все же не дают исследователям забыть о необходимости задачи, об идее всеобъемлющего познания, в котором лишь завершается познавание.