3. Человек, любящий уединение, прежде всего гонит от себя общественные образы. Если его страна побеждает в войне или запускает ракету, он не гордится этим и не воображает, будто он к этому причастен. Если его страна богата и высокомерна, он не чувствует себя счастливее, честнее, сильнее, чем граждане стран «отсталых». Мало того, он отвергает войну и не видит большого смысла в полетах на Луну, а его доводы против всего этого так глубоки, непривычны, даже разрушительны, что общество не способно их принять. Иными словами, он презирает преступное, кровожадное высокомерие своей страны и своего класса не меньше, чем высокомерие «врага». Он ненавидит своекорыстную агрессивность в себе не меньше, чем в политиках, притворяющихся, будто они борятся за мир.
4. Большинство людей не могут полноценно существовать без домыслов. Если лишить их мифологии, которая объясняет их поступки, они придумают себе новую, менее действенную, но ещё более запутанную и примитивную. Говоря, что отшельник становится богом или зверем, древние имели в виду, что он либо достигает редкой духовной и умственной свободы, либо попадает в ещё худшее рабство. Отшельник легко может забрести в пещеру мрачную, населённую призраками гаже, и нелепей самых нелепых общественных образов. Страдание, которое выпадет тогда на его долю, не спасёт его и не возвысит. Оно его погубит.
5. В моих заметках вы не найдёте свода правил, по которым можно определить, годен тот или иной человек к одиночеству или нет. Но вот что я всё-таки скажу: тот, кто действительно призван к одиночеству, не должен воображать себя отшельником, не должен притворяться и строить иллюзии, будто он какой-то особенный – одинокий и совершенный. Он призван к пустоте. И в этой пустоте ему не на что опереться, чтобы сравнивать себя с другими. Мало того, он сознаёт, хотя и смутно, что вступил в
Даже будучи физически одинок, отшельник един с другими. Он живёт в глубокой общности с людьми, но эта общность мистическая. Люди думают, что он разделяет их пустые заботы и предрассудки, их поверхностное совместное бытие. Он же сознательно разделяет с ними только опасность и муку их одиночества – не индивидуального, а корневого,
6. Отшельник – это тот, кто сознаёт своё внутреннее одиночество как неотъемлемую и неотвратимую человеческую реальность, а не как нечто, затрагивающее его одного. Значит, его одиночество – это основа для глубокого, чистого, сердечного сострадания людям, независимо от того, понимают они, сколь трагична их участь, или нет. Более того - это путь, которым отшельник входит в тайну Бога, а потом своей любовью и смирением приводит к ней других.
7. Пустота настоящего отшельника предполагает, что он крайне прост. Даже если его жизнь внешне противоречива, он прост всё равно. Если он очень сдержан, то его простота обязательно проявит себя в какой-то особой искренности. В этом одиночке живёт какая-то мягкость, глубокое сострадание к людям, хотя внешне он бывает угрюм. В нём горит сильная и чистая любовь, хотя он и не торопится проявлять её и не посвящает себя целиком деятельному милосердию. Общественные образы его ещё беспокоят, но он старается жить без них, равно как и без умозрительных построений. Если познакомиться с ним поближе (иногда это возможно), то можно увидеть, что он не ищет одиночества, а скорее уже его нашёл, или что одиночество его нашло. Поэтому его главное дело – не искать то, чем он уже обладает, а понять, что ему с этим делать.
8. Тому, кто открыл в себе внутреннее одиночество или вот-вот его откроет, может понадобиться серьёзная духовная помощь. Мудрый человек, знающий, какова доля новоиспеченного отшельника, может точным и вовремя сказанным словом избавить того от долгих и мучительных размышлений. Разве размышления нужны тому, кто открыл, что значит быть человеком и что одиночество – не духовная роскошь, а тяжкая и смиряющая ноша, обязанность быть духовно зрелым?