Философия одиночества

8. Одинокий человек – это пророк, которого не слышат, глас вопиющего в пустыне, знамение пререкаемое. Мир всегда отвергал таких, как он, а заодно – и пугающее одиночество Бога. Бог не такой, как мы. Он совершенно чужд мирскому прагматизму, а Его таинственная неотмирность бесконечно возвышает Его над лозунгами, рекламой и политикой. Именно за это мир и негодует на Бога. Не будь рядом отшельника, который напоминает людям об одиночестве Бога, им было бы гораздо легче сотворить себе бога по собственному образу и подобию, идола, покорно вторящего их лозунгам. Одинокому Богу тесно в чисто человеческом сообществе, и Он призывает людей к иному общению, к общению с Собой через страдание и Воскресение Христа, через одиночество Гефсимании и Голгофы, через тайну Пасхи и одиночество Вознесения, наконец, через сошествие Духа на Пятидесятницу.

9. Обязанность одинокого человека – пребывать в одиночестве, оставаясь таким же нищим и отверженным, как нищ и отвержен Бог в душах столь многих людей. Мало кто его слышит, когда он напоминает людям, что, как только они найдут внутреннее одиночество и оценят его, они найдут Бога и узнают (уже по Его слову к ним), что каждый из них – действительно личность.

10. Часто говорят, что внешнее одиночество не только опасно, но и совершенно не нужно; что главное – это сохранить одиночество внутреннее.

В этих словах есть своя правда, но тот, кто их произносит, не представляет, как страшна эта правда и сколько в ней скрыто иронии.

11. Если Бог призвал вас к одиночеству, вы будете одиноки, даже живя в общине. Вас будет окружать забота и внимание ближних, но нити, связывающие вас с ними в обыденной жизни, будут рваться одна за другой; иными словами, вы перестанете черпать силы из рутины коллективной жизни. Слова и восторги ближних потеряют для вас всякий смысл, но презирать или сторониться ближних вы не будете. Вы постараетесь их принять и поймёте, что слова в вашем положении ничего не значат. Единственное, что вам поможет, – это глубокое, безмолвное общение в искренней любви.

В такое время великим утешением бывает простой труд, общее дело или служение, когда можно общаться с ближним не своим и не ею словом, а священными жестами Бога. Слово Божие обретает невыразимую чистоту и силу для тех, кто видит в нём единственный путь к одиночеству ближних – одиночеству, которое сами они ещё не сознают.

В такое время человек понимает, что любит ближних сильнее, чем прежде. Возможно, он впервые по-настоящему их любит. Смирившись, он благодарит Бога за дело, сведшее его с людьми, но всё равно остаётся один. Нет большего одиночества, чем то, которое суждено человеку, ставшему орудием Бога и сознающему, что ни служение, ни слова – даже слова Божий – не избавят его от одиночества, хотя они и соединяют его с ближними поверх разделения на «твоё и моё».

12. Итак, к чему мы пришли? К тому, что одиночество, о котором мы до сих пор говорили и которое свойственно истинному monachos, человеку одинокому, не себялюбиво и таковым быть не может. Оно совершенно иного свойства. Оно – смерть человеческого «я». Но какого «я»? В пустоте одиночества исчезает «я» поверхностное, общественное, ложное; исчезает образ, сотканный из предрассудков и прихотей, плод позёрства, фарисейского эгоизма и фальшивой преданности, наследие ограниченного и несовершенного общества.

Рождается же другое «я» – истинное, достигающее зрелости в пустоте и одиночестве. Конечно, это «я» растёт в действенной, жертвенной и творческой самоотдаче, в полноценном общественном бытии. Но заметьте: чем больше в человеке любви к ближнему, тем больше в нём и внутреннего одиночества.

Без одиночества того или иного рода не бывает и зрелости. Если человек не станет пустым и одиноким, он не сможет отдать себя в любви, потому что не обладает глубинным «я», единственным достойным любви даром. Спешу, впрочем, добавить, что глубинным «я» нельзя обладать. Оно не «нечто» обретаемое или «достижимое» после долгой борьбы. Оно не моё и не может стать моим. Оно не «вещь», не «объект». Оно – «Я».