Фигня

Гамадрил в это время скакал на обезумевшей от ужаса кошечке, пытаясь овладеть ею.

Дима не знал, как донести до художницы убийственную диалектику любви. Поэтому он просто взял ее за локоть и слегка притянул к себе.

– Ну? – обреченно прошептала она. – Дальше ведь под юбку полезете?

– М-мм… – замялся Биков. – Выходите за меня замуж, Римма.

– Я уже выходила, – сказала она. – Это было так ужасно, что пришлось бежать сюда, на край света.

– А что так? – участливо поинтересовался Биков, еще крепче притягивая Римму к себе.

– Вы не представляете! Мой муж попытался меня изнасиловать после свадьбы. Вот как эта грязная обезьяна! – указала она на неутомимого гамадрила.

– В этой позе? – уточнил Биков.

– Ах, я не помню! Это было оскорбительно. Он все время искал что-то… шарил там… ниже талии…

Биков отстранился от Риммы:

– А где, вы полагаете, надо искать?

– Зачем что-то искать! – рассердилась она. – У нас была чистая возвышенная любовь, он читал мне стихи, я писала его портрет. Да, мы целовались иногда… Это ведь принято? Но чтобы так грубо! Руками!

– Римма, вы когда-нибудь видели половой акт? – прямо спросил Биков.

– Да. Конечно. Я много раз видела в кино, как целуются. Один раз целовалась сама. Мои родители педагоги. Они считали, что целоваться непедагогично.

– А е… – хотел воскликнуть Биков, но осекся. Он хотел спросить, педагогично ли трахаться. Одновременно с изумлением глубокой девственностью Риммы он испытывал ни с чем не сравнимое чувство альпиниста, стоящего перед неприступной, никем не покоренной вершиной. Работы здесь было надолго – и работы трудной.

– Ну, а голого мужчину вы когда-нибудь видели? – спросил он ее, как спрашивает доктор, болели ли вы в детстве свинкой.

– Зачем мне? – дернула она красивым плечом. – Я анималистка. Я даже в художественной школе не писала обнаженной мужской натуры. Для меня мужчин драпировали.

– Обнаженный мужчина тоже в каком-то смысле энимэл, – попытался сострить Биков, но Римма не поняла.

Внезапно Биков взял Римму за руку и положил ее ладонь себе на брюки в том месте, где они застегиваются. Римма округлила глаза и через три секунды, почувствовав, как под ее ладонью начинает стремительно расти что-то неведомое, чего раньше там не было, повалилась в обморок.

– Ну, ядрен корень! – вслух восхитился Биков. – Пошли в церковь венчаться, Римма, клянусь Богом! – Он склонился над художницей и, похлопав ее по щекам, привел в чувство.

Расстояние между церковью и той автоматической штукой, меняющей свои размеры, было так велико, что Римма заколебалась.

– А вы не будете потом…

– Гамадрилом? – весело спросил он. – Нет, я буду котом!

Несмотря на ужасы дефлорации, замуж почему-то все же хотелось, и Римма согласилась.

Дмитрий тут же развил бешеную активность. Оповестил старосту и отца Василия, повесил объявление на главной площади деревни, у открытой эстрады, где обычно проходили концерты, а также нашел свидетелей. Ими согласились быть Пенкина и начальник генерального штаба Максим, который после провала задуманной операции ходил по деревне потерянный и придумывал, как бы изъять у Исидоры чек. Убивать не хотел, рука не поднималась, да и драться с женщинами не умел в силу врожденной интеллигентности.

Венчание было назначено на утро следующего дня. Исидора обещала обождать Пенкину, чтобы вместе лететь в Касальянку, а пока занималась тем, что перевербовывала кабардино-балкарцев, предлагая им прямые поставки «фигни» в Россию, минуя Муравчика. Опившиеся «фигней» кавказцы не реагировали на коммерческую выгоду, здесь могла действовать лишь красота доньи. Кстати, донья на практике обнаружила, что «фигня» вызывает лишь политическую и деловую апатию, но никак не чувственную. Она уже вкратце отдалась кабардинцу и вечером назначила свидание балкарцу, чтобы подписать с ним контракт на поставку.

Короче говоря, деревня жила обычной духовной жизнью, не зная о том, что с разных сторон к ней приближаются правители и инспектирующие организации в лице интерполовских агентов.

В этот вечер в деревне выпили много чая, поскольку надвигавшееся венчание было значительным стрессом. Биков не отказался бы и от водки, но воспоминания о рыжем гамадриле отрезвляли. Вечером, сидя в гостинице, он написал поэму под названием «Не фига себе!» и успел прочитать ее Пенкиной, которая, попивая чаек, грустила о своем Иване.

Исидора же провела вечер бурно, в лучших традициях кабаре. Профессионализм не позволил ей просто отбывать номер, и она отдалась балкарцу страстно, красиво и вдохновенно, как и полагается настоящей артистке. Кавказец по имени Керим-бей тут же предложил, кроме сердца, руку и плантацию «фигни», но донья мягко отвергла это предложение, и они уснули, успев подписать контракт о ежемесячных поставках в Россию в количестве ста килограммов.