Fidem

– Орден Святого Лазаря никто не мог упрекнуть в малодушии или трусости. Наравне с прочими лазариты отвоевывали святыни за морем и гибли тысячами в беспрестанных войнах и мятежах. Но они никогда не были особо сильны по части политики. Им не удалось создать мощную партию при папском дворе, обзавестись могущественными покровителями или ссудить деньгами влиятельных сеньоров. По чести говоря, их и к штурму Арбории привлекли только потому, чтобы не отдавать этот кусок пирога госпитальерам или бенедиктинцам – те издавна точили зубы на лангобардские земли…

Берхард отстраненно кивнул, наблюдая за колышущейся за бортом океанской поверхностью.

– Вот как, значит…

– За последние двести лет лазариты здорово утратили свои позиции. Кое-где им еще удается поддерживать свое присутствие, содержа сильные приораты и дружины монахов-рыцарей, но только не здесь, на северных рубежах. Грауштейн – не твердыня веры, скорее символ былого величия, которому уже никогда не обрести настоящей мощи. Пока случались набеги кельтов, Грауштейн еще мог выполнять роль прибрежной крепости, защищающей континент, но последнего кельта видели здесь во времена моего деда. С тех пор Грауштейн сделался чем-то вроде заброшенного провинциального прихода. Сюда отправляют тех, кто по какой-то причине сделался не нужен ордену на большой земле. Нерадивых священников, древних стариков, бестолковых обсервантов и никчемных братьев-рыцарей.

– Вот почему ты так изумился тому, что этот твой Герард забрался сюда, на край мира?

– Да. Насколько я помню, он всегда был пламенным воином Христовым, но если в окрестностях острова и есть, кому нести слово Господне, так это тунцу – если тот, конечно, еще не издох от зашкаливающего количества аммиака в воде.

– И на какие мысли это тебя наводит?

– Это бегство, – глядя на тягучую, как жидкий свинец, морскую волну, Гримберт ощутил во рту соленый привкус, к которому примешивалась едкая нефтяная вонь. – Приор Герард от чего-то бежал. Так поспешно, что даже не пожал причитающиеся ему лавры.

– Не вздумай льстить себе, уверяя, будто он бежал от тебя.

Как и полагается рыцарю, Берхард хорошо знал уязвимое место его доспеха. Даже безоружный, он умел вогнать в него острый отравленный шип. Гримберт на несколько секунд прикусил язык, чтобы сдержать излишне резкий, рвущийся наружу ответ.

– Не от меня. Но я готов продать половину своей бессмертной души, чтобы узнать – от кого. Если у господина приора есть столь могущественные враги, способные загнать бесноватого монаха на край земли, мне бы очень пригодилась любая информация о них.

– Вылазка, не бой. Ты уже говорил.

– Верно. Будем благопристойными паломниками. Подивимся на чудодейственную пятку старого мертвеца, выслушаем пару-другую поучительных проповедей и, исполнившись божественной благодати, вернемся к привычному ремеслу. Утащив с собой при этом столько информации, сколько окажется возможным.

– Отрадно видеть, что Паук еще не разучился соображать. Я только надеюсь, что он будет вести себя достаточно осторожно, чтобы у монастыря Грауштейн не появилась еще одна святыня в придачу к пятке святого Лазаря.

– Какая? – поинтересовался Гримберт с нехорошим чувством.

– Голова маркграфа Туринского. Едва ли она станет мироточить, но монастырь Грауштейн еще много лет будет собирать тысячи желающих поглядеть на голову такого идиота.

* * *

Это было похоже на танец. Две тяжелые махины сближались так стремительно, что едва не сшибались лоб в лоб, но искусности рыцарей хватало для того, чтоб выдерживать дистанцию, не допуская столкновения.

Они кружили друг вокруг друга, точно голодные хищники, однако выстрелов все не было, орудийные стволы молчали, отчего издали казалось, будто это не поединок, а самый настоящий танец – причудливый танец двух огромных механических тел. Резкие повороты, гул предельно напряженных стальных жил – без сомнения, это был поединок, только по каким-то странным, незнакомым Гримберту правилам.

– Что это еще за кадриль? – осведомился он, наблюдая за диковинным зрелищем с почтительного расстояния, – Если это бой, какого черта они не стреляют?

– Что, никогда не слышали про «Шлахтунг»? – добродушно осведомился Шварцрабэ. – Господи, из какой дыры вы явились, сир Гризео?

Сам он наблюдал за странным поединком с куда большим удобством, расположившись прямо на шлеме «Беспечного Беса», беззаботно, точно мальчишка на черепичной крыше, разве что ногами в воздухе не болтал. На голову он водрузил черный берет без перьев и украшений, в некотором роде даже строгий, но не придававший облику Шварцрабэ ни капли строгости. Напротив, заставляющий его выглядеть еще более развязным на фоне монастырских обитателей.

Уж этот-то точно не испытывал чрезмерной привязанности к своему доспеху – едва лишь паломники оказались во внутреннем дворе монастыря, как он уже распахнул верхний люк, спеша выбраться наружу. Гримберт не мог его в этом винить – архаичное устройство «Беспечного Беса» не предполагало развитой вентиляционной системы, а дни все еще стояли по-осеннему теплые.