FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит

Для всей этой затеи нужно было изобрести какое-нибудь новое и желательно сексапильное название. Идей хватало. Сначала попробовали «обязательства менее развитых стран» (Less Developed Countries), но коннотация «менее развитых» звучала не очень вдохновляюще. Тогда попытались запустить аббревиатуру LDC, думая, что кто-то, может, и не вспомнит значение «L» («менее»). Но и эта задумка провалилась. В те времена даже Kentucky Fried Chickens («Жареные цыплята из Кентукки») еще не переключилась на аббревиатуру KFC, и если нынешних потребителей жареных птичек можно водить за нос, то с инвесторами 1980-х это не прошло.

Потом возникли «развивающиеся нации»; это звучало лучше, но все-таки заметно отдавало «менее развитыми». Наконец, одна светлая голова родила словосочетание «возникающие рынки». Идею подхватили с восторгом, и по всей Уолл-стрит прокатилась волна переименований. Например, моя группа в First Boston сначала взяла себе название «группа возникающих рынков капитала прогрессирующих стран», но после нескончаемых пререканий с начальством и нервозного закрытого голосования в конце концов решила переназваться (в духе новаторской политики самого банка, носившего теперь имя CS First Boston) и впредь именоваться более обтекаемо — «группа возникающих рынков» (ГВР). В большинстве прочих банков это направление называлось еще проще — «возникающие рынки».

Было, конечно, не совсем ясно, что значит «возникающие» и как эти рынки могут возникать. Но само слово звучало неотразимо-внушительно и помогало завуалировать то обстоятельство, что приобретенная инвестором облигация на самом деле была, скажем, перуанским займом, процентов по которому не платили с незапамятных времен.

Я никогда не планировал заниматься производными возникающих рынков и попал на это дело, в общем-то, почти случайно: я не владел иностранными языками, не имел никакого опыта международных связей и мало что знал о Латинской Америке — самом крупном возникающем рынке. Я даже не знал, что в First Boston есть группа возникающих рынков и обнаружил это лишь на одном собеседовании, когда поинтересовался у представителя банка, какое направление он считает самым перспективным на ближайшие годы. Он ответил: «Возникающие рынки», — и тогда я попросил управляющего по кадрам свести меня с кем-нибудь из этой группы.

Лучший совет в моей жизни я получил от одного менеджера. «Экспертом по возникающим рынкам, — сказал он, — считают того, кто сам себя так называет; вот и ты называй, а свои пробелы со временем ликвидируешь». Совет оказался поразительно верным. Хотя в бизнесе я был без году неделю, даже члены моргановской ГПП, включая Страшилу, считали меня гуру по «возникающим» производным. Я, естественно, не стремился их разубеждать. Пока возникающие рынки, особенно латиноамериканские, оставались крупными и прибыльными, я желал поддерживать свою репутацию.

До марта 1994 года сделки Morgan Stanley по мексиканским производным строились приблизительно по одной схеме: банк искал в США организации, готовые купить мексиканские государственные облигации. Эта стратегия приносила миллионные прибыли и в значительной мере сохранялась. Но если банк хотел контролировать все производные возникающих рынков, ему нужно было переключить передачу.

Как раз в это время многие банкиры в США рассматривали мексиканские банки как полные копилки, которые неплохо было бы разбить. Мексиканские банки были государственными, и десятилетиями их защищали от иностранного присутствия. В 1992 году Мексика начала приватизацию банков, но владеть ими могли только мексиканцы, а на иностранцев налагались строгие ограничения. Если Соединенные Штаты задействовали армию, чтобы не допускать нелегальных иммигрантов через Рио Гранде, то Мексика наладила гораздо более строгий режим в банковском деле: мексиканскому сезонному рабочему легче было пробраться в США, чем американскому банку проникнуть в Мексику.

Но американские банки прекрасно знали, что стоит им пробить этот защитный панцирь, и они сорвут миллиардные куши. Мексиканский рынок был прибыльным главным образом вот почему: власти разрешили двум дюжинам местных банков назначать высокие процентные ставки и брать столь же внушительные комиссионные. Кроме того, власти запретили иностранным банкам (за исключением Citicorp, который один только и мог вести операции в Мексике) предоставлять займы в мексиканских песо и продавать любые инвестиционные продукты, деноминированные в песо; им также не разрешалось вести операции в иностранной валюте или торговать ценными бумагами. Для мексиканских банков настала пора фиесты: они были одними из самых плохих в мире, но зато наиболее богатые мексиканцы занимались именно банковским делом.