FIASCO. Исповедь трейдера с Уолл-Стрит

Глава 4 Фиеста Мексиканского банка

В начале 1994 года Мексика была самым жарким местом. Соединенные Штаты только что вступили в Североамериканское соглашение о свободной торговле, и банкиры гурьбой устремились в Мехико-Сити. Ассоциация трейдеров возникающих рынков (Emerging Markets Traders Association) объявила, что в 1993 году объем сделок составил 1,5 триллиона долларов, то есть удвоился за последний год, а латиноамериканские производные оказались самой быстрорастущей частью рынка. Достаточно сказать, что объем месячной торговли производными в номинальном выражении возрос с 3 миллиардов долларов в 1992 году до 25 миллиардов в 1993 году. Все крупные американские банки хотели снять свою долю сливок с вожделенного денежного потока между Мексикой и США, и все они готовили заявки, чтобы открыть мексиканские представительства. У некоторых, в том числе у Morgan Stanley, уже были группы, занимавшие в Мехико временные офисы.

Опыт в First Boston позволял мне считать себя ветераном латиноамериканских бумаг. Morgan Stanley нанял меня и еще одного сотрудника как раз для того, чтобы подкрепить свое ведущее положение на этом рынке. «Латинские» облигации быстро превращались в главный предмет внимания торгового зала. А наши латиноамериканские усилия возглавил Страшила.

Сейчас я, с вашего позволения, ненадолго отвлекусь и опишу устройство и иерархию торгового зала, чтобы вы лучше поняли, в какой обстановке и как шли «латинские», — ибо эти обстоятельства значат больше, чем можно подумать.

Авторитет какой-либо группы в торговом зале зависит от того, сколько денег она делает. В последние годы непререкаемыми лидерами на Уолл-стрит неизменно были группы производных, которые и вершили дела в торговых залах. Если вы не занимаетесь производными, то в нормальных условиях лучше держаться поближе к правительственным облигациям — около них в конечном счете вертится все. Вокруг ядра, состоящего из правительственных ценных бумаг, в просторечии «правиков» (gowies), наслаиваются промежуточные (то есть среднепредпочитаемые бумаги — валютные, ипотечные и корпоративные облигации. Нечто еще менее ценное может вообще не попасть в торговый зал. Обыкновенные акции — это плохо, но работать с частными клиентами — вероятно, еще хуже. Пример очень плохого занятия — продажа инструментов денежного рынка где-нибудь в Филадельфии — при условии, что у фирмы там вообще есть, где зацепиться (чего может и не быть).

Самое неблагодарное занятие — торговать муниципальными облигациями. «Муники» (munies) — это, как правило, не облагаемые налогом облигации, выпускаемые городскими муниципалитетами, штатами и прочими административными единицами для покрытия расходов на дорожное строительство, образование, санитарные нужды и тому подобное. «Муникам» находится место лишь в отстойниках торговых залов и на пустошах инвестиционного бизнеса. Еще на стажировке в First Boston, до всяких экзаменов, я часто слышал: «Надо сдать хорошо, а не то...» — и уже тогда понимал, что это значит: « … а не то загнешься на ”муниках”».

К счастью, мне удалось избежать печальной участи, и моя ниша, возникающие рынки, в иерархии торгового зала располагалась близко к самому верху. Возможно, вы представляете себе, что значит «возникающие рынки»; если так, то нужно отдать должное просветительской деятельности Уолл-стрит. Продавцы облигаций вообще очень сметливы по части изобретения всяких завлекательных названий. Например, «мусорные облигации» (как они «невкусно» назывались в 1980-х годах), теперь эвфемистически именуются «облигациями высокой доходности». Возникающие рынки — того же поля ягода.

В свое время облигации, выпускаемые такими странами, как Мексика, Бразилия или Нигерия, называли «долговыми обязательствами третьего мира». После долгового кризиса, потрясшего этот самый третий мир, им дали более уместное название — «сор». Обязательства на миллиарды скопились в американских коммерческих банках, которые спали и видели, как бы от них избавиться, но не могли найти покупателей.

В конце 1980-х годов секретарь Казначейства США Николас Брейди выдвинул идею смешать «сорные» бумаги с ценными облигациями Соединенных Штатов и создать более съедобное кушанье — реструктурированные долговые обязательства третьего мира, на которые, как надеялись, кто-нибудь клюнет. Будучи «скромным» человеком, Брейди назвал свою стряпню просто: «облигация Брейди». Но одного его имени оказалось недостаточно, чтобы инвесторы почувствовали аппетит, и рынок «брейдиевок» заглох.