Фьямметта

Над этими клятвами и обетами Юпитер смеется, когда они нарушаются, и кто поступает по отношению к другому так, как тот поступил по отношению к нему, не грешен перед небом, а по мирским обычаям делает как и все. Теперь считается глупым хранить верность тому, кто ее нарушает, и высшею мудростью зовется изменою платить за измену. Ясоном покинутая, Медея взяла Эгея, и Ариадна, брошенная Тесеем, в супруги Вакха получила, – так плач их обратился в ликованье; итак, терпеливо сноси свою скорбь, а жаловаться тебе, кроме как на самое себя, не на кого; оставить печаль есть много способов, если захочешь, имея в виду, что многие подвергались и не таким еще испытаниям. Что скажешь ты о Деянире^(*), покинутой Гераклом для Иолы, о Филлиде^(*), брошенной Демофонтом, и о Пенелопе^(*), для Цирцеи Улиссом оставленной? Покрупнее твоих были их невзгоды, если у более замечательных мужей и жен и любовь бывает более пламенной, да выдержали же! Итак, не с одной и не с первой тобой все это случается, а если есть товарищи по несчастью, значит это не так уже непереносимо, как ты говоришь. Итак, развеселись, брось пустые заботы и остерегайся своего мужа, как бы все это не дошло до его ушей, потому что, хоть ты и говоришь, что он может наказать только смертью, но и самую смерть (ввиду того, что умирают только один раз в жизни) нужно выбирать получше. Подумай, если исполнится то, что без ума на себя ты накликаешь, каким бесчестием и вечным позором покроется твое имя. Нужно к мирским явлениям относиться как к преходящим и пользоваться ими как таковыми, никто не должен слишком доверяться счастью, ни отчаиваться в несчастье. Клото^(*)их смешивает вместе, запрещает судьбе быть постоянной и меняет всякую случайность[155], ни к кому боги не бывают так милостивы, чтобы обязаться и впредь быть такими же; господь наши дела, начатые в грехе, ниспровергает, а судьба помогает сильным, робких же принижает[156]. Вот время доказать, есть ли в тебе какая-либо доблесть, хотя и всегда следует ее выказывать, но счастье часто ее скрывает. Надежда же имеет обычай скрываться в несчастье, так что, кто при всяком положении дел надеется, никогда не может прийти в отчаянье. Мы все – игрушки судьбы, – и верь мне, не так легко заботами изменить ее предначертания. Что бы мы, смертное племя, ни делали, ни предпринимали, все в большой мере зависит от неба; Лахесис при своей пряже руководится установленным законом и все ведет определенной дорогой, первый день твоей жизни назначает и последний, непозволительно направлять в другое русло раз установленное течение[157]. Многим вредит боязнь незыблемого порядка, другим – отсутствие этой боязни; пока судьбы своей трепещут, она уже пришла. Итак, отбрось печали, что ты сама себе избрала, живи весело, надеясь на бога; часто случается, что человек считает счастье далеким от себя, а оно неслышными шагами уже пришло к нему. Много кораблей, благополучно пройдя глубокие моря, разбиваются у входа в спокойные гавани[158], для других же, казалось бы, вся надежда потеряна, а они целыми и невредимыми входят в порт; я видела часто, как Юпитерова палящая молния поражала деревья, а через несколько дней опять они – кудрявы; иногда же и при тщательном уходе они засыхают неизвестно отчего. Судьба дает нам различные дороги; как дала тебе скорбный путь, так, если ты поддержишь жизнь надеждой, может даровать я путь радости».

Не раз говаривала мне мудрая мамушка такие речи, пытаясь разогнать мою печаль, но мало что принимала я из этих слов, большая часть которых разлеталась на воздух, а тоска с каждым днем все больше овладевала скорбящею душою, и часто, лежа на кровати, уткнув голову в руки, думала я тяжкие думы. Такие жестокие вещи скажу я, что можно бы не поверить, что о них даже может подумать женщина, если бы будущее не доказало нам этого. Удрученная небывалою скорбью, чувствуя себя без надежды покинутой своим возлюбленным, так говорила я сама с собою:

«Вот Панфило заставляет меня умереть, как умерла Сидонская Элисса^(*)или даже еще хуже; он хочет, чтобы я, покинув этот мир, ушла в другой; и я, покорная ему, исполню его волю и расплачусь и за свою любовь, и за свой грех, и за измену мужу; и если на том свете души, освобожденные от телесной темницы, имеют некоторую свободу, немедленно я с ним соединюсь, и, чего плоть не смогла сделать, душа возможет. Вот я умру! И жестокость эту (чтоб избежать несносных мук) сама я над собою совершу, потому что ничья другая рука не будет так тверда, чтобы достойно надо мною свершить заслуженное наказанье. Без промедленья умерщвлю себя, хоть смерть нам неизвестна, но ожидаю ее более благостной, нежели плачевная жизнь».