Фиалковый венец

Для этого и вправду требовалось собраться с духом. Приличные люди редко заходили в харчевни. Во время дальних поездок они предпочитали останавливаться у знакомых. Если отец узнает, что он был в харчевне, ему не избежать хорошей нахлобучки. Размышляя об этом, Алексид не подумал, что его приход может поставить в неловкое положение и Коринну. Испуганно оглядевшись по сторонам, он юркнул в открытую дверь и оказался во внутреннем дворике. Там пахло чем-то очень вкусным. Вот такие ароматы, подумал он, наверно, вдыхают олимпийские боги в ожидании пиршества.

В дверях кухни появилась великанша с большой ложкой в руке. Она была высока и невероятно толста. Пылающее от кухонного жара лицо казалось очень добродушным, а заплывшие глазки посмеивались.

— Что скажешь, душечка? — спросила она голосом, который, наверно, разом усмирил бы бунт на корабле.

— Я ищу Коринну, — запинаясь, пробормотал он.

— Я сама только это и делаю все дни напролет. За девчонкой не уследишь — то она тут, то там, что твоя ящерица. Правда, сегодня я знаю, что она пошла к Кефалу.

— К ваятелю?

— Ну да, к нему. На улицу Каменщиков. Погоди-ка, — сказала она, исчезая в кухне и возвращаясь с лепешкой. — На-ка, попробуй, душечка.

— Спасибо.

Лепушка была прямо с жару — медовая лепешка с изюмом и толченым орехом. Уписывая ее за обе щеки, он спросил:

— Скажи, пожалуйста, а ты мать Коринны?

— А то кто же? Звать меня Горго. И как ты догадался? — Она залилась кудахтающим смехом. — Дочка вся в меня, а?

— Нет, что ты! — сказал Алексид с невежливой поспешностью: между тоненькой девушкой и этой веселой толстухой не было ни малейшего сходства. — Я из-за лепешки. Коринна говорила, что ты удивительно хорошо стряпаешь. Горго, очень довольная, закивала седой головой.

— Меня называли лучшей поварихой в Сиракузах. А там это дело понимают, уж поверь мне. Тут у вас и есть-то толком не умеют… Хочешь еще?

— Нет, спасибо, мне пора идти.

— Ну, как хочешь. — Горго задержалась на пороге кухни. — Есть хорошая старая поговорка: «Не задавай вопросов, и ты не услышишь лжи». Вот и я так думаю. — И, снова весело закудахтав, она исчезла в полумраке.

«Интересно, употребляет ли эту поговорку отец Лукиана?» — подумал Алексид и решил, что если и употребляет, то, уж во всяком случае, не смеется при этом таким плутовским смехом и не подмигивает.

Он перешел рыночную площадь, это удивительное место, где (если у тебя, конечно, достаточно денег) можно купить все, что угодно, — от рыбы до флейты или даже рабыни-флейтистки. Хотя кому нужна собственная флейтистка? Для пира ее можно нанять вместе с танцовщицами. Впрочем, Алексида интересовали не товары, ему просто нравилось деловое и веселое оживление рынка. Ему нравилось смотреть, как торговцы рыбой шлепают о камень сверкающих рыб и как покупатели, толкая друг друга, бегут на звон колокола, возвещающего, что привезли свежий улов. Он с наслаждением прислушивался к спорам между торговками хлебом, которые то ругали друг друга на чем свет стоит, то начинали от души хохотать. Он любовался товаром зеленщиков: большими золотыми тыквами, пупырчатыми зелеными огурцами, морковью с перистыми хвостиками, лиловыми виноградными гроздьями, горами глянцевитых яблок и цветами — лилиями, розами, фиалками, нарциссами или гиацинтами, в зависимости от времени года. Алексид любил рынок, потому что он любил жизнь во всей ее полноте.

Но в это утро, опасаясь встречи с отцом или с каким-нибудь знакомым, который мог бы сообщить отцу, что он не пошел к Милону, Алексид постарался пройти через рынок как можно быстрее, держась в тени портика[22], который окружал площадь с четырех сторон. Вскоре он уже стучался в дверь ваятеля.

— Тут к вам должна была прийти девушка. Она еще здесь? — спросил он раба-привратника. — Ее зовут Коринна. Она дочь Горго, из харчевни…

— Ты, наверно, говоришь о натурщице, господин? Иди прямо через дворик. Она с хозяином в мастерской.

Отступать было поздно. А он ведь просто хотел узнать, здесь ли она, и подождать, пока она освободится. Но раб, кланяясь, уже ввел его во двор и закрыл входную дверь. Очевидно, Кефал принимал посетителей даже во время работы. «Да не съест же он меня, какой он там ни знаменитый», — сказал себе Алексид. И вот, расправив плечи и вспомнив, что он сын Леонта, известного атлета и славного воина, он вошел в мастерскую.

Она была очень невелика, и в ней царил величайший беспорядок — весь пол был усеян осколками мрамора и растоптанными комьями глины. Кефал работал и с камнем и с металлом, о чем свидетельствовали стоявшие у стен неоконченные статуи — одни из мрамора, другие из бронзы. В эту минуту он лепил. Это был невысокий лысый человек с седеющей бородой; его мускулистые руки были обнажены по самые плечи, а удивительные пальцы, казалось, жили сами по себе и обладали собственным умом — так уверенно и умело мяли они глину, придавая ей требуемую форму. Время от времени он останавливался и, наклонив голову набок, прищурившись, смотрел на девушку, стоявшую на возвышении.

На ней был короткий хитон с поясом, какие носят спартанские девушки.