Ферма

Мы стояли и разговаривали, как вдруг Миа испуганно уставилась куда-то мне за спину. Я обернулась и увидела, как в палатку с угощением быстрым шагом вошел Хокан. Миа бросилась за ним. Поспешив следом, я увидела, что в палатке разразился скандал. Хокан ухватил за шиворот молодого человека лет двадцати с небольшим с длинными светлыми волосами и сережкой-гвоздиком в ухе. Хотя молодой человек был высок и атлетически сложен, он не смог оказать сопротивления Хокану, который прижал его к брезентовой стене, гневно обвиняя в том, что тот путается с его дочерью. Тут к Хокану подбежала Миа, схватила его за руку и крикнула, что она даже не знает этого юношу. Но Хокан не поверил и потребовал ответа от молодого человека, который, взглянув на Мию, расхохотался и заявил, что если Хокан имеет в виду эту девушку, то он просто сошел с ума, поскольку чернокожие красотки самому молодому человеку ничуть не нравятся. По правде говоря, этот молодой человек употребил расистское оскорбительное выражение, повторять которое я не стану. Пожалуй, все, кто находился в тот момент в палатке, прониклись к нему презрением, если не считать одного-единственного человека — Хокана. Тот немедленно остыл, сообразив, что молодой человек — расист, а сведения, полученные от шпионов, оказались ложными. Он отпустил молодого человека и успокоился. Как я тебе уже говорила, для него нет ничего более важного, чем чувство собственности. И вместо того, чтобы упрекнуть молодого человека за использование неподобающих выражений, Хокан извинился перед ним за то, что облыжно обвинил его.

Публичный скандал явно расстроил Мию, и она, выронив мешок с мусором, выбежала из палатки. Подойдя к Хокану, я посоветовала ему догнать дочь, на что он ответил мне взглядом, полным ненависти, и потребовал, чтобы я не совала нос не в свое дело. Протискиваясь мимо меня в толпе, он опустил руки, держа их по швам, а потом вдруг сжал кулак и без замаха ударил меня в промежность. Я ойкнула от боли, а он как ни в чем не бывало прошел мимо. Если бы я закричала, он бы все отрицал и назвал меня лгуньей. Или же ответил бы, что в палатке столько народу, что он случайно задел меня. А я, вернувшись в свою палатку с пивом, не могла забыть прикосновения костяшек его пальцев, словно была сделана из теста и отпечаток их останется на мне навсегда…

***

А я спрашивал себя, для чего мать использовала это слово — «промежность»? Чтобы я хоть немного испытал тот шок, который ощутила она, когда Хокан ударил ее? Если так, то она добилась своего, поскольку еще никогда в жизни я не слыхал от нее подобных выражений. Или она руководствовалась и другими соображениями? Быть может, она решила, что я слишком уж погряз в благополучии. Между нами только что восстановилось взаимопонимание и доверие, а теперь мать предостерегала меня, что не станет оберегать от правды, в очередной раз напомнив, что, по ее мнению, мы имеем дело с насилием и тьмой, которые она не станет приукрашивать или обелять.

Мать достала из своего дневника второе приглашение, роскошно выполненное уже на дорогой бумаге, и выложила их рядком на столе, чтобы я сам мог убедиться, насколько они отличаются друг от друга.

Это приглашение на второй праздник летнего солнцестояния, торжество для избранных. Разницу в качестве нельзя не заметить. Обрати внимание, как элегантно написано мое имя от руки старомодными черными чернилами. Они даже включили мое второе имя, Эллин, хотя второе имя Криса пропустили, что выглядит странно, поскольку от кого еще они могли узнать его и к чему подобная непоследовательность? Я, например, никому о нем не говорила. Оно не составляет тайны, разумеется, но это не могло быть непреднамеренным упущением. Его можно трактовать лишь как недвусмысленную угрозу, что они способны раскопать любые сведения обо мне. Хокан давал мне понять, что расследование — палка о двух концах, и если я решила выступить против него, то мне следует готовиться к схватке не на жизнь, а на смерть.

***

Я никак не мог уразуметь скрытой сути угрозы.

— Мам, но что такого страшного можно о тебе узнать?

Они могли узнать о Фрее! И тогда со мной все было бы кончено. Слухи уже однажды вынудили меня бежать из дома. Мои родители считали, что это я убила свою лучшую подругу. И не имело никакого значения, что это неправда. Хокан ненароком рассказал бы эту историю своей жене за ужином, будучи уверенным, что та, в свою очередь, передаст ее друзьям за кофе, и вскоре уже сотни людей шептались бы об этом за моей спиной, обмениваясь понимающими взглядами. Я не смогла бы вновь вынести это, не смогла бы опять жить среди лжи. Что угодно, только не это. Я бы попыталась быть сильной, не обращать на это внимания, но в конечном итоге окружающий мир нельзя заставить замолчать. У меня не осталось бы иного выхода, кроме как продать ферму.