Ференц Лист

Но Лист был не только сыном своего времени — он шагнул далеко вперед. Уже при его жизни, особенно во второй половине XIX века, искренние проявления религиозных чувств были не в моде, не говоря уже о наступившем после его смерти целом веке безверия. Лист с его убеждениями был крайне неудобен ни для современников, ни для потомков. И те и другие пытались «подогнать» его под себя. Всё, что не вмещалось в эти лекала, объявлялось заблуждениями самого композитора. Тогда-то и родилась теория о его якобы противоречивости и непоследовательности, что совершенно не соответствует действительности. Достаточно сказать, что примеры «антицерковной» критики Листа, в частности тогдашнего состояния церковной музыки, — это не показатель сомнений или разочарований, а, наоборот, бесспорное доказательство глубокой веры и неравнодушия ко всему, что к ней относится.

Нельзя сказать, что Шатобриан, Ламартин, Сенанкур, аббат Ламенне, Балланш или Сен-Симон оказали на композитора то или иное влияние — он сам выбирал для себя выразителей тех принципов, которые в наибольшей степени соответствовали его собственным идеалам. К Листу в полной мере могут быть отнесены слова, сказанные в свое время о его друге: «Все обычно указываемые источники влияний на Вагнера — „Молодая Германия“, Фейербах, Шопенгауэр, Гофман, Моцарт, Вебер, Бетховен — вторичны перед его собственной индивидуальностью. Таков общий закон: гений выбирает влияния, а не наоборот»^[135].

Ференц Лист в свои 18 лет чувствовал, что вскоре будет способен влиять не только на современников, но и на будущие поколения.

При чтении многих биографий Листа и его собственных признаний — «я в течение двух лет был болен» — создается впечатление, что с момента разрыва отношений с Каролиной де Сен-Крик в июле 1828 года вплоть до июля 1830 года он практически ни с кем не общался, а лишь читал, занимался самообразованием и в одиночестве переживал душевный кризис. Это далеко не так. Педагогическая деятельность Листа, единственное средство к существованию его самого и его матери, не прерывалась; более того, количество занятий с учениками из месяца в месяц увеличивалось. «Я так загружен уроками, что каждый день с половины девятого утра до десяти часов вечера и вздохнуть некогда»^[136], — признавался Лист в конце 1829 года.

Одновременно он начал расширять круг знакомств. В частности, к тому же году относится его первая встреча с Кретьеном Ураном^[137], переросшая в настоящую дружбу. Их творческие предпочтения практически совпадали. Уран, как и Лист, считал своим долгом воспитывать вкусы публики, пропагандируя лучшие образцы музыкального искусства. Его идеалом было творчество Бетховена, Шуберта, Генделя и Баха. Наконец, искренняя, даже, пожалуй, несколько экзальтированная религиозность Кретьена, его дружба с аббатом Барденом и то обстоятельство, что еще с 1827 года он являлся органистом прихода Сен-Винсен-де-Поль, окончательно сблизили его с Листом. Они часто вместе ходили в церковь, музицировали, проводили вечера в дружеских беседах, обсуждая животрепещущие вопросы искусства.

Душевное равновесие постепенно восстанавливалось. Вот только достичь настоящего творческого подъема никак не удавалось. В период своего «двухлетнего недуга» Лист, конечно, пробовал писать. Сохранились фрагменты трех камерных произведений: Аллегро маэстозо фа-диез мажор (Allegro maestoso Fis-dur) для фортепьяно (1828), Аллегро ди бравура (Allegro di bravura) для оркестра (1830), фортепьянного Скерцо (1830). Тогда же были созданы и утраченные на сегодняшний день Аллегро модерато ми-мажор (Allegro moderato E-dur) для скрипки и фортепьяно (1829) и Концертный танец в итальянском стиле для фортепьяно с оркестром (1830). В 1829 году Листом была написана его первая оперная фантазия — «Большая фантазия» на темы «Невесты» Обера^[138]. Но всё это не принесло ни малейшего удовлетворения. Требовался сильный толчок извне, чтобы вновь пробудить в Листе энергию творчества. Именно таким толчком, громом среди ясного неба стало известие о начале революции в Париже.

Современники назвали 27, 28 и 29 июля 1830 года «тремя славными днями», в результате которых Карл X бежал в Англию, а Луи Филипп был провозглашен «волей народа королем французов». Уже в ночь на 28 июля после выступлений, повлекших за собой столкновения между демонстрантами и войсками, повстанцы разгромили оружейные магазины и соорудили на узких улицах Парижа баррикады из булыжников, вывернутых из мостовых, перевернутых телег, бочек, выброшенной из домов мебели. Звуки выстрелов и призывы на баррикады слышались по всему городу. 28 июля центр Парижа фактически был занят восставшими, на следующий день народ взял Лувр. Над дворцом Тюильри развевалось трехцветное знамя — революция победила!