«То, что произошло со мной, напоминает судьбу яблони, которая стоит за моим окном. Недавно она вся была усеяна цветами — белыми, пахучими, нежными. Но вот налетел вихрь, сорвал цветы, бросил на землю... Яблоня стала бесплодной. Но ведь будет еще весна, много весен»[2].
Подполковник жандармского корпуса Челобитов просматривал папку, озаглавленную: «Агентурное дело Варшавского жандармского управления по социал-демократической партии Королевства Польского и Литвы на 1910 год». Почти неделю он был в отъезде и сейчас знакомился с документами, поступившими за время его отсутствия.
Невзгоды и бури недавних лет, разразившиеся над варшавской охранкой, не коснулись Челобитова. Он удержался на месте и даже получил повышение по службе — стал подполковником и руководил отделением по надзору за социал-демократической партией. Но скандал, вызванный разоблачениями Бакая, хотя и не повлиял на служебную карьеру жандармского подполковника, но заставлял его и до сих пор пребывать в тревожном состоянии духа. Он не мог спокойно вспомнить тот день, когда услышал впервые, что Бакай — эсер, проникший в Варшавское охранное отделение. Тревога охватила тогда Челобитова. Мало ли что еще взбредет в голову этому «чиновнику для особых поручений»! Пропишет что-нибудь в газетках, на том жандармский подполковник и кончится... Затем наступило короткое облегчение — Бакая арестовали и отправили в ссылку. Новость эту привезли из Санкт-Петербурга. Потом новая весть — Бакай сбежал по дороге, исчез за границей. Теперь-то он наверняка станет писать, что ему вздумается...
Первое, что прочитал Челобитов в папке агентурных донесений, было сообщение секретного агента из Кракова, именующего себя Фиалкой. Челобитов хорошо знал осведомителя Фиалку, ценил его. В свое время ему стоило немалых трудов завербовать его в охранное отделение.
«Феликс Дзержинский, — было написано в доносе, — сейчас живет в Кракове, в Лобзове, и принял на себя обязанности секретаря Главного правления, которое распоряжается деятельностью социал-демократической партии, дает указания и инструкции местным комитетам, направляет партийную работу в Королевстве Польском. Таким образом, Дзержинский занимает ныне ведущую роль среди польских социал-демократов.
Сведения верны: Фиалка».
В отличие от малограмотных сообщений большинства секретных агентов, донесение Фиалки было написано хорошим слогом.
Следующее донесение Фиалки касалось членов Главного правления, прибывших для работы в Краков:
«Кроме Юзефа (Дзержинский), стали известны Куба — Ганецкий, Ксендз — Арон Рубинштейн, пропагандист Мартин — круглолобый, с глубокой морщиной на переносице, и Адам, человек лет тридцати двух, высокий брюнет, усы английской стрижки. Настоящие фамилии двух последних не установлены. Три недели назад Ганецкий выезжал в Варшаву, Мартин посещает Лодзь, Ченстохов и Домбровский бассейн.
В Кракове говорят о предстоящем съезде Российской социал-демократической партии. Время и место его пока неизвестно. Фиалка».
Самос последнее донесение касалось отъезда группы социал-демократов, выехавших нелегально в Варшаву из Кракова. Челобитов взглянул на дату — осведомитель писал об отъезде четыре дня назад. У Челобитова существовало правило — никогда не откладывать оперативные дела, решать их немедленно. Он тотчас же подготовил письмо за подписью полковника Глобачева, который возглавлял теперь Варшавское охранное отделение.
«Начальникам охранных отделений Привисленского края для надзора и исполнения:
Получены агентурные сведения, что в текущем месяце сего года из Кракова в Привисленский край выехали видные деятели социал-демократии Королевства Польского и Литвы. Среди них Мартин, Ксендз и Франтишек.
С ними выехала неизвестная женщина, имеющая от роду 23—24 года, блондинка, среднего роста, худая. Одета в клетчатое шотландское пальто-сак. На голове большая светлая шляпа, украшенная двумя такими же светлыми перьями. На шее боа из меха или перьев. В руках небольшой саквояж светло-желтой кожи.
Ксендз одет в черный сак, мягкую светлую шляпу, и в руках такой же саквояж, что и у женщины.
Направляется для сведения и соображений при розыске.
Вышепоименованных мужчин при обнаружении взять под наблюдение, женщину — арестовать».
Мысль Челобитова непрестанно работала в одном направлении: кого держать под надзором, кого брать и при каких обстоятельствах. Он был только одним из пятидесяти тысяч сотрудников царской охранки — жандармов, провокаторов и заурядных филеров, которые были опорой царского правительства. Революционные организации России в своей борьбе прежде всего сталкивались именно с охранкой.
Еще на Капри, получив из Главного правления материалы, касавшиеся провокаций в партии, Феликс отправил свои выводы Здзиславу Ледеру: