Феликс

А Феликс писал исключительно коммерческие статьи за наличный расчёт, часть которого присваивал. У него даже появилась специальная рубрика "Ну и дураки мы все", в которой он бичевал коммерческие организации из корыстных соображений. Отбичеванные фирмы приходили к

Феликсу и просили придержать (опровергнуть) написанное за дополнительное вознаграждение. Иногда Феликс умудрялся собрать урожай с одной фирмы дважды. Так, за деньги конкурентов он написал, что оптовый магазин торгует несертифицированным зеленым чаем, небезопасным для здоровья. На следующий день к нему приехал директор магазина, они потолковали, куда-то отлучились, Феликс вернулся с сумкой продуктов и в следующем номере как дважды два доказал, что ничего полезнее именно такого зеленого чая в мире нет.

Ещё он подрабатывал мелкой торговлей прямо на рабочем месте, в духе кооперативного движения. Одно время в нашей комнате пройти нельзя было из-за спортивных велосипедов, которые гремели и обрушивались при каждом неосторожном движении. Потом кабинет был заставлен мешками с мукой, завален коробками с автосигналами на мелодию из "Крёстного отца", бракованным кофе, консервными крышками…

Визитеры были соответствующие. То в дверь просовывалась башка бородатого верзилы, который ржал и выписывал в воздухе замысловатые фигуры выкидным ножом. То на нашем прожженном, обтруханном диване располагался, галдел и пестрел целый табор цыганок. То за столом с бутылкой устраивались немногословные парни в спортивных костюмах, с такими свирепыми асимметричными рожами, что при них приходилось обдумывать каждое слово.

Забегали какие-то непроспавшиеся матершинницы в коже, цепях и фенечках, шалавы с базара, поэты, рокеры, художники… Однажды пришёл даже атаман казаков.

Мы спорили насчёт того, кто хуже: бандиты или менты. Вернее, спорили Стасов и Феликс, а я долбил на своём западающем, лязгающем, гудящем электрическом "Роботроне" статейку о боевых искусствах под оригинальным названием "Душа и тело". Я писал в газету одними руками, помимо ума, а потому мог вникать в разговор.

Стасов недавно напечатал статейку "Достали!" в поддержку бывшего борца-тяжеловеса, несомненного бандита и мнимого правдоискателя, лезущего с базара-вокзала в политику и основавшего собственную народную партию. В статейке Стасов возмущался тем, что азербайджанские бандиты (торговцы, захватившие большую часть базара) прирезали молоденького русского спортсмена, призвавшего их к порядку

(бандита, требовавшего мзды). Суть заключалась в переделе влияния в пользу спортивной банды "народной партии", и после выхода нескольких статеек Стасов стал подумывать о приобретении машины. Человек в крайней степени увлекающийся, Стасов раньше был чересчур поэтом, чересчур бунтарём и разгильдяем, а теперь, неожиданно для всех, на глазах делался чересчур прагматиком, чересчур соглашателем, чересчур наймитом. В своей гибкости он становился невыносимо принципиален. И, как обычно, заходился в каком-то неофитском сладострастии.

Феликс, как уже отмечалось, был далеко не ангел, но всегда отличал ангела от чёрта даже в зеркале. Оба спорщика были горячи, но

Стасов бесновался по-настоящему, а Феликс провоцировал друга для куража. Он любил поспорить о чём угодно от теологии до скотоводства, завести противника в тупик хитросплетением своей софистики, довести до бешенства и обратить всё в шутку. Точка зрения при этом значения не имела.

– Они все ссучились, все до одного! – кипятился Стасов. – На что они, думаешь, сидят в ночных кабаках? На свою ментовскую зарплату?

Знаешь, какая зарплата у полковника милиции?

– Я знаю даже, какая у тебя зарплата, – возражал Феликс. – Всё равно, последний мент лучше правильного бандита, хотя я их ненавижу.

Государство – главный разбойник. Пусть лучше меня грабит один разбойник по правилам, чем много без правил.

– У бандитов тоже есть свои законы, и очень неплохие, – не унимался Стасов.

– Неплохие, – вроде бы соглашался Феликс. – Между собой. А мы с тобой для них фраера, с которыми можно творить что угодно. И между собой они на законы плюют, когда появляется настоящий интерес. А интереса три: жадность, подлость и страх. Блатной не может быть другом, можешь мне поверить. Он сидит и прикидывает, кто сильнее: ты или он. Если он, то никаких законов нет.

Феликс пустил в меня глазами хитрую искру, как бы отменяющую серьезность высказывания.

– Вот Геша, вроде, мой товарищ, которого я знаю тыщу лет. А я не могу с ним спокойно разговаривать, как с тобой. Я должен всё время фильтровать. Честно скажу, я его боюсь. На хер мне не нужен такой друг. В смысле – Геша.

– На самом деле Хафизов круче их всех, – пришёл он к неожиданному выводу.

– Так живут сейчас ВСЕ! – воскликнул Стасов, прямо как какой-то неистовый Виссарион. Для него большинство голосов, максимальный тираж, максимальный доход всегда были решающим аргументом, дальше которого идти некуда.