Фельдмаршал Румянцев

Румянцев послал полковника Гербеля для исследования гавани Рюгенвальде как наиболее подходящего места высадки десанта и артиллерии. Выяснилось: перед самым устьем отмель в четыре фута, здесь могут пройти только плоскодонные суда или небольшие лодки. Но что предпримет адмирал Полянский? Он и его люди должны сами решить, где и как высадить десант и сгрузить артиллерию. Может, он найдет более надежную гавань? Лишь бы войско и грузы с поспешением следовали к корпусу.

А пока флот не прибыл, Румянцев продумывал дальнейшие свои действия с учетом всего того, что может произойти в благоприятных и неблагоприятных условиях. Он часами не отходил от карты Померании, всматриваясь в места, где расположились его части и неприятельские войска. Требовал все более точных данных о противнике, сам допрашивал пленных, дезертиров, местных жителей. И картина прояснялась, все точнее и рельефнее становился план будущих действий…

Генерал-майор Еропкин пришел к Румянцеву посоветоваться о заготовке кормов.

После обычных разговоров Румянцев вдруг сказал:

– Петр Дмитриевич! Думаю начать действовать. И прежде всего нужно очистить подступы к Кольбергу.

– Разрешите мне…

– Нет, это сделает бригадир Краснощеков… Это хороший бригадир. 17 июня я вместе с ним для рекогносцировки за последние наши казацкие форпосты ездил, к самым неприятельским, хотел раскрыть его тайность, понять его замыслы и возможные предприятия против него наметить. Во всяком случае, мы разбили свой лагерь перед самыми его форпостами, поставленными в деревнях Дасов, Масов, Насов и Кранцих. А резерв наш будет стоять на Кольбергской дороге, в левом их фланге. Ну, естественно, неприятель об этом сведал, в ночь поспешно угнел из всех этих деревень, к Керлину и Кольбергу ретировался. Бригадир Краснощеков послал за ними партию, она, напав на неприятельский пикет, убила одного офицера и трех гусар взяла в полон. А пикет до самой их батареи, стоящей от Керлина в полуверсте, прогнала.

– Ну и что? – спросил Еропкин заинтересованно.

– Обычное дело… Вышли из Керлина превосходящие силы противника, пехота с пушками, и мы вынуждены были отступить…

– А потери?

– Кроме одной лошади под казаком, убитой из пушки, урону не было как при наступлении, так и отступе.

– Надо чаще их тревожить… Пусть знают, что мы пришли сюда с серьезными намерениями. Нечего тут зря корм тратить…

– Я такого же мнения. Только что отправил адъютанта в гусарский Грузинский полк с приказанием, чтобы действительно нападение сделали, а то занимаются только тем, что меняют караулы. Вот в Белгарде – другое дело… Напали на неприятельский отводной караул, взяли в полон обер-офицера, двух унтер-офицеров и двадцать два гусара.

Вошел адъютант и передал Румянцеву пакет.

– От его сиятельства графа Бутурлина нарочный прибыл. Давненько от него ничего не было. Интересно, что старик нам сообщает… «Сиятельный граф, превосходительный господин генерал-поручик и кавалер!..» Так никогда не обращался ко мне его сиятельство…

Румянцев пробежал глазами письмо Бутурлина.

– Петр Дмитриевич! Я прочитаю тебе это письмо. Удивительная новость! Слушай… «Что генерал-майор Еропкин от вашего сиятельства отзывается, а на его место определяется к вам в корпус генерал-майор князь Долгоруков, тому странная причина, а именно: что генерал-майор граф Тотлебен за открывшуюся его с неприятелем не только не позволенную и вредительскую корреспонденцию, следовательно самую измену, с общего совета всех штаб-офицеров его корпуса на марше своем в Померании, в местечке Бернштейне, 19-го числа сего месяца арестован и ко мне везется, почему нужда требует генерал-майора Еропкина по его способности командиром над легкими войсками определить…»

Румянцев посмотрел на Еропкина, который тоже был весьма озадачен услышанным.

– И что же дальше? – спросил Еропкин.

– Далее. «…Рекомендую, по сему обстоятельству с Тотлебеном, не полагаяся уже более на его к вам бывшие рапорты о тамошних обстоятельствах, а особливо о неприятеле, основательнее самим разведывать…»

– Вот мерзавец-то! – не выдержал Еропкин. – Сколько он нам предприятий испортил!

Румянцев мрачно молчал. И что он мог сейчас сказать… Все время он сдерживал себя по отношению к этому негодяю и изменнику. Было что-то непорядочное, темное в его делах и донесениях, но не пойманный не вор… Все время он сдерживал себя, не давал гневу прорваться. И оказывается, зря…

– Я все время подозревал его в каких-то умыслах, но в измену не хотел верить. Как мог человек докатиться до такой низости?! Рад за тебя, Петруша, и жаль, что придется расстаться. Хотел с тобой поделиться своими мыслями о новых тактических построениях.

Веселый, общительный генерал Еропкин недоуменно поглядел на Румянцева. Он вовсе не задумывался о чем-то новом… Он знал, что нужно делать, выполняя приказ высшего начальства, а как улучшить тактику – это вроде не его дело.