Фельдмаршал Румянцев

Около 12 тысяч турок «обоего пола» оказались пленниками. Город, между крепостными стенами и замком, выгорел почти дотла. Так что пришлось жителей разместить недалеко от военного лагеря в землянках.

Пленные были в плачевном состоянии, а наступившие холода заставили графа Панина выдать им зимнюю одежду. Отправили их в Переяславль на подводах, Эмин-пашу в карете, старших начальников в колясках. Но до Переяславля им не довелось дойти: по слухам, там открылась моровая язва, и пленных вместе с конвоем расположили на зиму в Золотоноше, Ирклееве, Кановцах, Голмазеве, Песчаном, Липлееве, Егатине, Домантове, Хоровке и их окрестностях.

Большие деньги были затрачены на содержание пленных.

Граф Петр Иванович Панин, казалось бы, сделал все, что от него зависело. Но в Петербурге были недовольны его действиями, хотя это недовольство скрывали за высокопарными похвалами, расточаемыми в его честь как победителя Бендер.

И Панин тоже был недоволен. Ему казалось, что его труды были недостаточно вознаграждены, что он вполне достоин фельдмаршальского жезла. Он еще по инерции занимался делами второй армии, но уже начал хандрить, поругивать Екатерину II, выражая тем самым явное недовольство своим положением.

Наконец, сказавшись больным, он попросил увольнения из армии.

Глава 3 Единственный в мире

Невозможно представить себе земного уголка прекраснее, чем Царское Село в теплую и ясную погоду. Екатерина II после утренних обычных занятий выходила в сад и подолгу гуляла в сопровождении любимых собачек по ухоженным дорожкам сада, любовалась пышной растительностью, мраморными скульптурами греческих и римских героев и богов.

Последние дни сентября 1770 года она проводила в Царском Селе. Под ногами шелестели опадавшие листья, хмурилось небо. Но тучи убегали к морю, и с неба снова лились теплые лучи.

Екатерина шла к озеру. «Да, видно, правду говорят англичане, что Царскосельский сад становится единственным в мире. А уж они-то побывали повсюду, могут сравнить. И то: сколько трудов я положила, чтобы приезжавшие сюда справедливо восхищались и гордились трудами рук человеческих, – думала она, подходя к озеру. – Вот Мраморный мост уже начали возводить… Где-нибудь в центре озера нужно воздвигнуть Чесменскую колонну, дабы помнили наши потомки о славной битве на Средиземном море. И кагульскому герою нужно оставить память здесь…»

И мысли самодержицы российской потекли по привычному для нее руслу. Этот год был не только годом славных побед русского оружия на суше и на море, но и годом всевозможных дипломатических осложнений. Особенно беспокоили Екатерину встречи австрийского императора Иосифа и прусского короля Фридриха II. Коварство старого воина и дипломата она хорошо успела узнать, а пылкое честолюбие молодого императора, мечтающего прославиться в веках, тоже вполне понятно… Так что она приложила все усилия, чтобы получить информацию об этой встрече.

«Я желаю мира от всего сердца, – думала она, – желаю не потому, что не вижу способов продолжения войны, а потому, что кровопролитие несообразно с моими чувствованиями. Если же Мустафа не оставит своей кичливости, то надеюсь, что в будущем лете мы уверим его, что лучше уступить обстоятельствам для спасения государства, нежели упрямством доводить его до крайности. Забавно, что турки уверяют, будто мы не можем долго вести войну. Если бы страсть не обладала этими людьми, то как могли они забыть, что Петр Великий вел войну в продолжение тридцати лет то с этими же турками, то со шведами, то с поляками, то с персами, а империя не была доведена до крайности. Напротив, Россия из каждой войны выходила более крепкой, чем была прежде. Каждая из этих войн порождала какой-нибудь источник, который давал новый толчок торговле и оборотам… Войны возбуждали промышленность. Если так называемые государи христианские, держащие сторону мусульман, завидуют успехам этой войны, то должны винить самих себя: кто велел им возбуждать турок против меня, не предвидя последствий? А в России все идет своим порядком. Есть области, где почти не знают, что у нас два года война. Нигде нет ни в чем недостатка, поют благодарственные молебны, танцуют и веселятся… А вот венский двор засуетился, все больше доброжелательности оказывает туркам, а на нас смотрит завистливым оком, опасаясь, как бы мы не удержали за собою Молдавию и Валахию, не сделались бы чрез то ближайшим их соседом… А если будем соседями, то в обиду единоверцев наших не дадим никому. Да, у венцев есть причины больше опасаться нашего соседства и инфлуэнции в европейских делах, нежели турецкой…»