Фельдмаршал Румянцев

напишет Ломоносов гневные строки — правда, опубликует их уже после смерти Петра III и вмонтирует в оду новой императрице.

Из-за странных финтов Петра III результаты Семилетней войны оказались нелогичными. Французы были вынуждены уступить англичанам Канаду, Восточную Луизиану, некоторые острова Карибского моря, а также основную часть своих колоний в Индии; Пруссия подтвердила свои права на Силезию и графство Глац — ценой уничтоженной армии, разорённых городов и деревень. Как всё это далеко от России! Пожалуй, Россия после Семилетней войны могла занести в актив уважение Фридриха, убедившегося в силе русского оружия и мобилизационных способностях Северной империи. Вторично воевать с Россией он не хотел — и готов был превратиться в союзника, которому можно доверять, не забывая о правиле: «Табачок врозь!»

В Петербурге уже правила Екатерина, когда Фридрих завершал войну с последним противником, оставшимся в игре, — Австрией. В результате король с триумфом возвратился в Берлин. Однако после праздника он писал маркизу д'Аржансу — французскому писателю, пригретому им при дворе:

«Стариком, у которого каждый день отнимает по году жизни, инвалидом, израненным подагрой, возвращаюсь я в город, в котором мне знакомы только одни стены. Там нет более близких моему сердцу! Не старые друзья встретят меня у порога; а новые язвы моего народа и бесчисленные заботы об их исцелении. С душой утомлённой, сердцем разбитым возвращаюсь я в этот город, где скоро сложу мои кости в приют, покой которого не возмутят ни война, ни бедствия, ни злоба людей!»

Фридрих долго не мог поверить в покорность жителей Восточной Пруссии перед русскими завоевателями, а в конце концов всерьёз разобиделся на эти земли и тамошних жителей. Он мысленно уже распрощался с этой территорией — и готов был торговаться с Россией на условиях передачи Восточной Пруссии под корону Елизаветы Петровны. А после «подарка» Петра III не простил жителей Кенигсберга и впредь не удостаивал своим высочайшим посещением тамошние края.

Впрочем, при Петре III русские войска ещё оставались в Восточной Пруссии — правда, правил император только 186 дней. И пребывали они там в качестве союзников короля Фридриха, опоры его трона.

Пётр Александрович к новой политике относился настороженно — как и все мыслящие русские люди. Несколько лет сражений, невиданное прежде кровопролитие, громкие победы — и вдруг все завоевания приходится отдавать побеждённому (хотя и не сломленному) Фридриху. Не император, а Божье наказание этот тёзка великого Петра… В Россию прибыли голштинские родственники императора — и немедленно заняли лидирующее положение при дворе и в армии. Это прежде всего принцы Георг Людвиг Голштейн-Готторпский и Пётр Август Фридрих Голштейн-Бекский. Обоих произвели в фельдмаршалы — конечно, не по заслугам. Сомнений быть не могло: эти господа «затрут» героев Семилетней войны. Государь-голштинец не обладал военным опытом, но и он понимал, что для неигрушечных военных действий необходимы полководцы, закалённые в огне Кунерсдорфа.

Фридрих ответил петербургскому собрату благодарственным письмом — вероятно, вполне искренним: «Я никогда не в состоянии заплатить за всё, чем вам обязан… Я отчаялся бы в своём положении, но в величайшем из государей Европы нахожу ещё верного друга: расчётам политики он предпочёл чувство чести». Понимал ли Фридрих, — наиболее осведомлённый политик того времени, — что Петру непросто будет удержаться на российском престоле? Понимал ли, что Пруссии нужно было спешно пользоваться благоприятными обстоятельствами? Из последующих событий, из переговоров с Чернышёвым после известий об отречении императора можно сделать вывод, что пруссака петербургский переворот не слишком удивил и не смутил.

К наследнику многие относились неприязненно, но попыток переворота в смутные часы безвластия не было. На престол вступил Пётр Фёдорович — впрочем, сам себя он по-прежнему ощущал Карлом Петером Ульрихом Голштейн-Готторпом. С давних пор — владетельный герцог Голштейна, носивший официальный титул «внук Петра Великого». Сын старшей сестры Елизаветы Петровны — цесаревны Анны и герцога Карла Фридриха, он приходился внучатым племянником яростному противнику первого русского императора — Карлу XII. Его даже рассматривали в качестве кандидата на шведский престол… Но бездетная Елизавета ещё в 1742-м объявила его наследником — и немцу пришлось переехать в холодную, неуютную для него страну. Переход Петра в православие, по-видимому, был формальностью: к «византийским» богослужениям он относился иронически. Елизавета, хорошенько узнав племянника, относилась к нему неприязненно, но ей не хватало решительности, чтобы заменить наследника. Да и бесспорных кандидатов не было.