- Можете, батюшка, не сомневаться в моих благородных устремлениях, всё буду делать так, как приказываете, - отвечал сын, изо всех сил стараясь казаться спокойным. - Но мне кажется странным, что вы затеяли сей разговор. Доктора говорят, вы скоро поправитесь, и впереди у нас ещё будет много времени для разговоров о моём будущем.
Старый князь нахмурился. Слова сына ему не понравились. Должно быть, он почувствовал в них фальшь, а такое в людях терпеть не мог.
- Я знаю себя лучше, чем доктора, - сказал он. - Я скоро умру, и ты должен с этим примириться. А теперь иди и помни, что я тебе сказал. Иди, иди, - повторил он, видя, что сын не спешит выполнять его приказ. - Я устал и хочу отдохнуть.
Ком в горле и слёзы в глазах Николай почувствовал только после того, как покинул больного отца. Он боялся разреветься: вокруг находились люди, а ему не хотелось, чтобы они увидели в нём слабого человека. Солдатам слёзы не к лицу. Он обязан был крепиться. К тому же причин для рыданий пока не было. Отец тяжело болен, но всё ещё может измениться. Бог милостив, авось пошлёт ему исцеление, и станет он по-прежнему сильным и здоровым...
После откровенного наставительного разговора с сыном князь Василий Аникитич прожил ещё с неделю. Он умер глубокой ночью в окружении священников, чинивших обряд соборования.
3
О заключении Ахенского мира и смерти командующего российским корпусом генерал-фельдцейхмейстера князя Репнина императрица Елизавета Петровна узнала из уст великого канцлера Бестужева-Рюмина[3], явившегося к ней сразу же после своего разговора с курьером, доставившим из Ахена донесение о происшедших там важных событиях. По натуре человек скрытный, канцлер в этот раз открыто излучал свою радость по случаю признания Европой династических прав на австрийский престол за императрицей Марией Терезией, питающей симпатии к российскому двору.
- После заключения Ахенского мира, - говорил он, - союз с Веной станет ещё более прочным, а сие означает, что России будет легче отстаивать свои интересы в Европе... Елизавета Петровна слушала его речь с рассеянным видом. Чувствительная, добрая сердцем, она думала в эти минуты не столько о том, какой мир учинён в Ахене и какие выгоды будет иметь от него Российская империя, сколько о смерти князя Репнина. Она лично знала этого славного полководца, перед отправкой экспедиционного корпуса к берегам Рейна принимала его в своём кабинете, своею рукою перекрестила его, благословляя в далёкий путь. И вот теперь этого хорошего человека не стало. Жаль, очень жаль...
- Граф, - обратилась Елизавета Петровна к великому канцлеру, - у покойного князя Репнина, кажется, остался сын?
- Да, ваше величество, сын Николай. Теперь он круглый сирота.
- Сколько ему лет?
- Идёт пятнадцатый, на вид можно дать больше.
- Вы его знаете?
- Я имел удовольствие с ним беседовать после его возвращения из Вены, где он изучал науки. Зело способный юноша.
Императрица подумала немного:
- Я чувствую за собой долг позаботиться о судьбе сына покойного князя. Не могли бы вы, Алексей Петрович, стать его попечителем? Ему нужен сейчас именно такой наставник, как вы.
- Буду рад служить, ваше величество. К молодому князю буду относиться как к сыну родному, можете в том не сомневаться.