Фельдмаршал должен умереть

Знал бы этот дегустатор из Парижа, знаток всех запахов, вкусов и привкусов, насколько горьким становится привкус поражения, нанесенного тебе красивейшей из женщин, каких только пришлось познавать в своей жизни! А он — «привкус малиново-жасминный»! Господи, да это же привкус райского яблока, преподнесенного тебе за неимением поблизости библейской змеи, обычным лампасным иудой!

— Внешне вы напоминаете мне Еву Браун, — бросил он на прощание. — Но только внешне, потому что Браун более благоразумна.

— Я и сама знаю, что внешне, и не только, напоминаю рейхсналожницу Еву Браун, не зря же меня готовят к тому, чтобы я выступала в роли её двойника. Но дело в том, что на самом деле это не я напоминаю Еву Браун, это Ева Браун поразительно напоминает меня. Хватит у вас духа смириться с таким поворотом реальности?

«Странно, — подумал Бургдорф, посмотрев на Альбину плотоядным взглядом. — То, что можно прояснить двумя словами, женщина темнит уже добрых полчаса. Но дело не в этом. Кто бы мог предположить, что для того, чтобы спальня смазливой вдовушки наконец-то открылась, нужно было всего лишь извести ядом одного из лучших фельдмаршалов Германии?!»

51

Встреча с оберштурмбаннфюрером фон Шмидтом была предельно короткой. Когда Скорцени появился на квартире, барон уже прождал его более часа и заметно нервничал, не понимая, зачем его заманили в эту мрачную обитель — с двумя черными ходами, низким потолком и окнами-бойницами, очень напоминавшими амбразуры средневековой крепости.

Он был равным Скорцени по чину, но когда тот наконец появился, фон Шмидт вытянулся перед ним так, как не вытягивался ни перед Роммелем, ни перед Гиммлером. Никогда он еще не осознавал себя стол незащищенным, как сейчас, оказавшись один на один с этим угрюмым, с исполосованным шрамами лицом, громилой.

— Кажется, вы хотели видеть меня, оберштурмбаннфюрер? — взорвался хрипловатым рыком первый диверсант рейха после убийственной паузы, во время которой барон чувствовал себя так, словно это молчание палача, колдующего над петлей, что вот-вот набросят ему на шею.

— Извините, господин оберштурмбаннфюрер, вышло какое-то недоразумение… Хотя в общем-то… — так и не решился барон напомнить Скорцени, что прибыл в Берлин по его личному приказу.

— В этом-то и заключается ваша ошибка, барон фон Шмидт, — не давал ему опомниться обер-диверсант рейха. — Страстное желание увидеться со мной должно было преследовать вас с тех пор, как вы погрузили сокровища известного вам фельдмаршала на морское дно у побережья Корсики.

— Но ведь я никогда не стал бы возражать против нашей встречи, — совершенно опешил фон Шмидт. Всегда самоуверенный и неописуемо наглый, он представал теперь перед начальником диверсионной службы СД, как безвольный тыловик — перед фронтовым генералом.

— Где карта?

— Простите…

— Это непростительно, оберштурмбаннфюрер. Я спросил вас, где карта, на которую нанесены места погребения африканских сокровищ Роммеля.

— Со мной её нет.

— Именно поэтому я и спрашиваю, где она, — налился металлом голос Скорцени.

— Господин оберштурмбаннфюрер, — наконец-то начал приходить в себя фон Шмидт, — о карте клада вам лучше переговорить с рейхсфюрером СС Гиммлером. Согласно его приказу я не имею права предъявить её кому бы то ни было. Никому, кроме самого рейхсфюрера СС Гиммлера.

— Вы совершенно не вовремя озадачили меня, барон. Что с вашей стороны весьма неосмотрительно.

— Поверьте, даже вашему непосредственному начальнику, доктору Кальтенбруннеру, пришлось отступить, когда он узнал о приказе рейхсфюрера.

— Кальтенбруннер — великий стратег, барон. Слишком великий, чтобы заниматься какими-то там кладами и картами. Его замыслы столь глубоки и дальновидны, что время от времени он позволяет себе отказываться… даже от них.

Шмидт покачал головой, пытаясь понять, что скрывается за словами Скорцени, но понял только одно: тот настроен агрессивно.

— И всё же заставить меня предъявить вам карту может лишь рейхсфюрер Гиммлер. Причем в его отсутствие я подчинюсь только письменному приказу, подписанному рейхсфюрером, — всё тверже становился и голос барона. В нём уже явно взыграли не только страх перед предводителем диверсионной службы СД, но и собственная родовая спесь.

Скорцени понимал, что фон Шмидт имеет все основания вести себя так, но ему было ясно и то, что с ним, начальником отдела диверсий СД, вести себя так непозволительно никому. Не исключая Гиммлера. К тому же Отто добила ссылка барона на неудачу Кальтенбруннера, единственного из руководителей СД, к авторитету которого он мог сейчас апеллировать, и который мог бы воздействовать на великого магистра Ордена СС.

— Рейхсфюрер абсолютно прав, резко сужая круг лиц, посвященных в эту тайну, — нашелся Отто. — Тем более что без вашего участия в операции нам всё равно вряд ли удастся обнаружить эти контейнеры, дьявол меня расстреляй.