Фельдмаршал должен умереть

— А жаль: княгиня-плакальщица! Это выглядело бы так трогательно. Знал бы, что не станете оплакивать, вообще не ввязывался бы в эту войну.

Сардони намеревалась что-то ответить, но в это время из-за горы, прикрывавшей ближайший серпантин дороги, донёсся гул моторов, который становился всё отчётливее. После длительного спуска с перевала, неподалёку от моста, дорога вновь потянулась ввысь, и Скорцени слышал, как чахоточно, натужно и обречённо надрывались грузовики.

— Вы слышите меня, княгиня?!

— Прислушиваюсь к каждому вашему вздоху. — Отто показалось, что девушка молвила это без малейшего намёка на иронию.

— Когда мы разнесём грузовик, и парни, что залегли по ту сторону дороги, начнут отстреливать налётчиков, те, конечно же, попрут на нас.

— Но вы уверяли, что отлично владеете пулемётами всех систем и всех армий мира, — попыталась подтрунивать над ним Мария-Виктория.

— Что не подлежит сомнению. Но с вашей башни будет видно, кто из партизан пытается подползти к яхте. Так вот, стреляйте только по тем, кто слишком приблизится и кого я не смогу достать из своей «косилки».

Машины приближались, не включая фар. Они уже сошли с уползавшего на северо-запад шоссе и направились к мосту, за которым дорога выходила прямо к вилле. Несмотря на то, что звёзды в высоком южном небе уже мерцали, словно пасхальные свечи, водителям приходилось вести машины почти на ощупь, поэтому двигались они медленно, по-бандитски, подкрадываясь к вилле.

— Появилась! — негромко предупредила Мария-Виктория, когда на мосту начала вырисовываться бегемотоподобная тень крытой машины.

— Не стрелять, — как можно тише предупредил Скорцени. И тут же мысленно попросил, чтобы впредь девушка не произносила ни слова.

Стоя на коленях, он навёл фаустпатрон на резко выступавший на фоне вечерней синевы склон утёса. Едва второй грузовик партизан высунулся из-за него, как штурмбаннфюрер тотчас же выстрелил, а еще через несколько секунд над парапетом взметнулось пламя взрыва. По инерции горящая машина еще прокатилась до конца моста и запылала у придорожного валуна огромным костром. Скорцени некогда было следить за тем, что там происходило дальше. Припав к пулемёту, он поливал пламя свинцовой струей, настигая выскакивавшие из машины и разбегавшиеся в разные стороны фигурки людей.

Тем временем из засады, что таилась на склоне хребта, открыли такой массированный огонь, что партизаны, очевидно, решили, будто путь назад, к шоссе, тоже отрезан, и ринулись в сторону яхты. Один из них залег за камнем буквально в нескольких метрах от берега и пытался снять пулемётчика. Стрелок из него был неважный, но палил он всё же почти в упор, и пули секли бухту каната, за которой устроился Скорцени, щекотали нервы, посвистывая над его головой или впиваясь в борт.

— Сардони, вы видите этого, на берегу?

— Вижу.

— Так снимите же его, дьявол меня расстреляй!

Мария-Виктория выстрелила, но как-то слишком уж поспешно, и хотя партизан больше не выглядывал из своего овражка, однако уверенности в том, что он был, у княгини не было.

— Там появилось ещё двое! — крикнула она обер-диверсанту. — Первый грузовик тоже остановлен, его пассажиры отходят сюда!

— Где этот ваш американец? Эй, сержант, уводи шхуну, иначе они возьмут нас на абордаж!

— Вы слышите, Шеридан? — присоединился к голосу обер-диверсанта голос княгини.

— Как глас Божий! — ответил Морской Пехотинец. Однако прошло ещё несколько минут, прежде чем он вновь запустил двигатель.

Княгиня была права: группка партизан жалась к берегу, на склоне которого эти люди только и могли укрываться от пуль береговой засады. Они уже поняли, что на яхте всего два-три человека и готовы были захватить её.

Как только заработал двигатель, яхту начало сотрясать, и целиться Марии-Виктории стало труднее. К тому же оказалось, что расстреливать мишени в тире — не то же самое, что пытаться поражать их в бою.

Пройдясь по нападающим ещё тремя короткими очередями, Скорцени принялся менять ленту, но в это время откуда-то донёсся голос Морского Пехотинца:

— Да мы же пришвартованы! Скорцени, отшвартуйте яхту! Приближаюсь к берегу.

Идея пришвартовать яхту, забросив канатную петлю на пень, пришла в голову самому американцу. Он считал, что так лучше — яхта не будет дрейфовать, а главное, можно будет в случае необходимости быстро высадиться на берег.

Приподнявшись, штурмбаннфюрер выстрелом из пистолета уложил слишком уж обнаглевшего гарибальдийца и метнулся на берег. Рослый детина возник буквально в трех-четырёх шагах от Скорцени. Он выстрелил, и Отто ощутил, что пуля растерзала рукав и обожгла предплечье. Уже забросив конец каната за борт, он сумел отбить штыковой удар и, перехватив винтовку, подножкой уложил партизана на землю, а затем, ударом приклада в лицо, буквально вогнать его голову в рыхлую мелкокаменистую почву прибрежья. В эту же минуту прозвучал выстрел снайперской винтовки, после которого еще один воитель гор вскрикнул и, перевалившись через гребень склона, скатился к ногам штурмбаннфюрера.