Фельдмаршал Борис Шереметев

Армия таяла, и когда счет потерь от чумы пошел на тысячи, Шереметев уже жалел, что не попробовал взять город штурмом. Потери были бы, но не такие, как от чумы.

Одиннадцатого июня фельдмаршал отправил в город барабанщика с требованием сдать город. Комендант запросил для обдумывания четыре недели и в свою очередь потребовал разрешения связаться с крепостью Динамюнде: не сможет ли она помочь Риге.

От перебежчика Шереметев знал, что и в городе свирепствует чума и, как он сказал, «скоро хоронить будет некому».

Поэтому коменданту был отправлен отказ на оба его требования.

— Скажи ему, что Динамюнде сам в осаде и вот-вот сдастся на милость победителя, — наказывал фельдмаршал парламентеру. — Обещай моим именем свободный уход всем, кто сложит оружие.

С этим барабанщиком из Риги прибыл офицер, заявивший:

— Генерал-губернатор желает заключить письменный договор с господином фельдмаршалом об условиях сдачи.

— Ну что ж, — согласился Шереметев, — это вполне разумное желание. Я готов.

Целый день был потрачен на составление этого договора, состоявшего из 65 пунктов и написанного в двух экземплярах на русском и шведском языках.

Офицер, держа перо над бумагой, говорил:

— Генерал-губернатору и всем чиновникам разрешается выехать со своим имуществом.

— Разрешаю, — соглашался Шереметев. — Вписывайте.

— …И вывезти весь архив?

— …Ради Бога.

— …И библиотеку.

— …Само собой.

В сущности фельдмаршал удовлетворил все пункты принесенного офицером договора, оговорив лишь безоговорочную сдачу всего военного имущества — пушек, амуниции и кораблей.

К концу переговоров офицер повеселел и перед уходом сказал Шереметеву:

— Ваша мягкость, фельдмаршал, вполне будет оценена моим командованием по достоинству вашему.

После ухода парламентера Шереметев проворчал:

— Небось помягчеешь, если чума в задницу заглядывает.

Через день, 4 июля 1710 года, был подписан акт капитуляции Риги на оговоренных условиях. Кроме того, рижское командование предлагало фельдмаршалу совершить торжественный въезд в город на расписанной золотом карете в сопровождении почетного эскорта.

— Ладно, — согласился фельдмаршал, поняв, что это и есть оценка его «мягкости» по отношению к рижанам. — Въеду, раз просят.

Однако это оказалось не все. Офицер, загадочно улыбаясь, сообщил:

— Дабы мы успели изготовить вашему высокопревосходительству достойный вас презент, триумфальный въезд ваш пусть состоится через десять дней.

— Пусть, — согласился фельдмаршал, — но армия вступит в город сегодня же.

В тот же день был отправлен срочный курьер к царю с сообщением о взятии Риги. Имея запасных коней, скача почти без сна и отдыха, курьер через четыре дня предстал перед Петром.

И накануне триумфального въезда в Ригу Шереметев получил ответ царя: «Письмо ваше о сдаче Риги я с великой радостью получил (и завтра будем публично отдавать благодарение Богу и триумфовать). А за труды ваши и всех, при вас будущих, зело благодарствую и взаимно поздравляю. И прошу огласить мое поздравление всем. Что же пишете, ваша милость, о Риге, что оная малым лутче Полтавы, правда вам веселее на нее глядеть, как нам было за 13 лет, ибо ныне они у вас, а тогда мы у них были за караулом».

На следующий день, 14 июля, фельдмаршал Шереметев при всех своих кавалериях въезжал в город в золоченой карете под музыку и в сопровождении почетного эскорта из 38 пар гренадеров с обнаженными шпагами, 36 лошадей, покрытых богато расшитыми чепраками.

А на крыльце магистрата победителю были вручены два золотых ключа по три фунта каждый.

Крепость Динамюнде сдалась вслед за Ригой, и 7 августа фельдмаршал подписал условия ее капитуляции.

Выход по Даугаве к морю был свободен.

Глава вторая ПУЩАЯ ПЕЧАЛЬ

Однако передышки фельдмаршалу не предвиделось. Не успел принять капитуляцию Динамюнде, как от царя прискакал курьер с приказанием отправляться в Польшу и принять там командование армией. В Москве были получены известия, что крымский хан с 40-тысячной армией собирается идти в Польшу и сажать на престол сторонника Карла XII — Станислава Лещинского.

Вполне понимая состояние Шереметева, Петр в письме был почти ласков: «…Хотя б я не хотел писать вам этого труда, однако ж крайняя нужда тому быть повелевает, чтобы вы по получении сего указу ехали своею особою в Польшу. Чтоб не мешкая выехали в путь свой».

Шереметев призвал Репнина:

— Аникита Иванович, принимай командование. Государь мне в Польшу повелел ехать. Вот не было печали.

— Что так сразу-то?

— Да там ждут нападения крымчан.

— Но хан без разрешения султана вряд ли пойдет. А с турками у нас мир.

— Это, видно, Карл XII мутит, ему неймется нас со всеми перессорить.

— Путь ныне опасен, Борис Петрович, особливо от моровой язвы.

— Знаю я, Аникита Иванович. Да что делать? Бог даст, проскочу.

Еще никогда не пускался в путь Борис Петрович с такой великой неохотой, как ныне. На сердце было тоскливо, под стать настроению и погодка была. Моросил мелкий нудный дождь, превращая дорогу в сплошное месиво.