Фельдмаршал

С одним из них Понс сошёлся ближе всего. Звали его Рони. Тихий, худенький, черноволосый, родом откуда-то из этих же мест. С умным взглядом, он тактично выслушивал, когда ему что-нибудь рассказывали, затем уже говорил что-то своё. Он остался круглым сиротой, в отличие от Понса, у которого был жив отец и братья, да ещё дедушка.

– Латынь – язык Бога, на котором апостол Пётр впервые открыл божественные установления другим народам, – поучал аббат…

Затем, после завтрака, следовал урок закона Божьего.

Каждый день ему, Понсу, приходилось ещё и трудиться, исполнять мелкие хозяйственные поручения: то перебирать фрукты, сортируя от гнилых, а то семена для нового урожая пшеницы. От утомительной работы он быстро уставал. Его мозг не выдерживал однообразных тупых занятий. И он начинал клевать носом. Его голова сама собой падала ему на грудь. И он часто засыпал сидя… Пока кто-нибудь из его сверстников, трудившихся с ним рядом, заметив это, не толкал его в бок.

Изредка он видел своего отца, который стал казначеем монастыря и наезжал теперь по делам экономии к аббату. Но эти встречи, мимолётные, проходили сухо, натянуто, безрадостно для них обоих. Оба они чувствовали фальшь в отношениях между ними. Отец считал себя виноватым в том, что спровадил его сюда, а Понс догадывался, что от него, лишнего, избавились его семейные. Только один раз отец с чего-то растрогался, рассказал ему, как служил в молодые годы гвардейцем в Париже, и там у него был друг юности, вместе с которым он устраивал разные проделки, а то они попадали в забавные приключения, ещё при короле Франциске I[1].

* * *

Прошло шесть лет. И жизнь в монастыре, скучную и сонную, разбудило на несколько дней появление на небе косматой звезды. Случилось это осенью, в октябре 1549 года. Сначала она появилась слабым малозаметным пятном на ночном небе, в южной стороне. Затем день ото дня она стала увеличиваться, становилась всё ярче и ярче…

И они, монахи, с наступлением вечера залезали на стены монастыря, думая, что от этого будут ближе к ней, и лучше рассмотрят её.

Взирая с восторгом и в то же время со страхом на косматое чудище, они простаивали подолгу на стене, куда залезали и пожилые монахи, уже состарившиеся здесь, в монастыре. И там, на стене, они торчали, пока их не сгонял оттуда старый аббат Арменгауд, грозясь, что завтра поднимет их ещё до зари на работу в поле.

Между тем у звезды появился хвост, начал удлиняться, расцветать и закручиваться, становился похожим на кривой турецкий ятаган.

– Турки придут! – испуганно вскрикнул кто-то в один из таких вечеров, распознав в ней знакомый меч врага всех христиан.

На стене зашумели… Кто-то из монахов скатился со стены и, втянув в плечи голову, дал тягу к винному погребу, чтобы напиться и спрятаться там… За ним побежали остальные…

Несколько ночей на стене никто не появлялся. Осмелев, видя, что хвостатая звезда никуда не исчезла, ничего не делает дурного и турки тоже не пришли, все снова полезли на стену.

– Папа Павел III[2] умрёт, – сказал как-то в один из вечеров монах с худыми подтянутыми скулами, «Чахоточный», уже не жилец, как говорили о нём другие монахи.

И снова на стене зашумели. На этот раз никто не испугался. Папы умирали часто, и ничего не менялось…

Что случилось с папой, Понс не знал. Но папа Павел III действительно умер через месяц, десятого ноября, после того как исчезла с ночного неба хвостатая звезда. «Чахоточный» тоже не пережил эту звезду. Его не стало через неделю после её исчезновения, когда она ушла куда-то в бездну бесконечности.

С того времени у Понса закралось подозрение, что в явлении хвостатой звезды что-то есть, поскольку она унесла с собой и папу, и «Чахоточного»… «Грешники!» – решил он… О том, что «Чахоточный» – грешник, он знал точно, так как тот не раз воровал вино из погреба, поскольку видел это собственными глазами… С папой было сложнее. О нём он ничего не знал, не знал – ворует тот или нет… Но про пап его и Рони просветил всё тот же «Чахоточный».

– В малолетстве, вот в таком же возрасте, как ты, я тоже остался сиротой, – показал «Чахоточный» на него, на Понса. – И попал я в приют августинского монастыря Святого Марка, в Италии. Там в то время настоятелем монастыря был Савонарола[3]!..

Он выразительно показал взглядом на пустую чарку.

И Рони налил ему вина. На этот раз вино своровал он из монастырского погреба для «Чахоточного», которого он и Понс поили по очереди.

«Чахоточный» выпил вино, протянул пустую чарку Рони, и тот наполнил её снова.

Отпив теперь всего пару глотков, он отставил чарку в сторону.

– Его потом сожгли на костре… – печальным голосом произнёс он, немощный, уже не способный даже на злость.

– За что?! – вырвалось у Рони…

Понс невольно дёрнулся от его крика, настроенный было внимательно слушать историю Савонаролы, еретика, о котором запрещал говорить старый аббат Арменгауд.

А «Чахоточный» стал рассказывать о проповедях Савонаролы, о его обличении папы Александра VI[4], ведущего неправедную жизнь. Его проповеди он слушал не раз, будучи ещё юнцом-послушником в том же монастыре Святого Марка.