Фельдмаршал

Фельдмаршал посмотрел на него и усмехнулся. Он знал, что его собеседник тоже терпеть не может фюрера. Но, хотя они совершенно доверяли друг другу, называть вещи своими именами не полагалось и между ними. Разумеется, подобно всем людям мира в счастливом 1941 году, они иногда обменивались мнениями о не пьющем ничего, кроме воды, маляре; все же полагалось соблюдать меру: как-никак у этого человека огромные заслуги перед Германией.

Несмотря на давнее соглашение: за столом войны не касаться, - они всегда невольно на войну сбивались, ибо с нею было теперь связано решительно все, вплоть до их личных интимных дел. Подполковник с увлечением рассказывал содержание английского романа – kolopyramidal!{4} – старый баронет найден с пулей в затылке за письменным столом своего кабинета в тот момент, когда он переделывал завещание; подозрения падают на одного из наследников, но в действительности… Фельдмаршал, почти не слушая, смотрел на него благодушно и думал, что у подполковника типично породистое лицо, - «разумеется, это очень условно: что такое породистая наружность?» - что в традиционных украшениях этого лица, шрамах от мензур и монокле, есть нечто наивное и ложно-самоуверенное и что говорит он так, как в Потсдаме при последнем императоре говорили уже лишь немногие. Все это было и забавно, и приятно фельдмаршалу. «Да, он не орел, однако в его стиле есть что-то милое и жалкое, как в старинных гравюрах. С ним можно быть откровенным, но незачем: какая от них польза? Впрочем, если ни с кем не говорить, то и сделать дело нельзя…»

Он тотчас почувствовал легкий холодок в сердце, как всегда при мысли о деле. Мысль была пока несерьезная, далекая, теоретическая: не мысль, а так: что, если?.. «Разумеется, это пока не в порядке дня, это зависит от тысячи обстоятельств, и говорить об этом было бы нелепо или, во всяком случае, преждевременно. Однако между «преждевременно» и «поздно» тут нет средины… Да, от этого и от таких, как он, пользы ни малейшей. Редерер, Amors"ale, Adlon, -прежде двор и парады, - это они знают, больше ничего. В лучшем случае они могут быть декоративными адъютантами при Наполеоне. С их допотопными взглядами сам Наполеон умер бы подполковником армии Конде. К народу, даже к армии, с этим идти нельзя… Но в нем приятно джентльменство, порядочность, то, что он презирает гестапо и дружинников, просто не считает их людьми…» Подполковник от старого баронета перешел к англичанам вообще.

…В сущности, они последняя настоящим нация: нация, которая понимает и ценит традиции.

- Schon gut, schon gut{5}, - сказал, смеясь, фельдмаршал. - Вам надо было, дорогой мой, родиться в 17-м или в 15-м столетии.

Разговор перешел на войну. Они говорили о ней спокойно и беспристрастно, почти без хвастовства: вранье можно предоставить «Дойче нахрихтен бюро». Прямой смысл их мнений был: дела идут хорошо, но далеко не все еще ясно. Подразумевавшийся же смысл сводился к тому, что было бы гораздо лучше» если б... Однако даже за бутылкой шампанского между вполне верящими друг другу людьми невозможно было докончить: «...если б верховный главнокомандующий бывший маляр по профессии и ефрейтор по службе, оставался по-прежнему ефрейтором и маляром».

- В стране, где ценят традиции, - сказал подполковник, - все знают свое место. Очень забавно то, что в «последней европейской демократии" (слово «демократия» подполковник произнес так, точно проглотил что-то очень невкусное), в «последней демократии» в решительную минуту на решающем месте оказался правнук герцога Мальборо, тогда как кое-где правят сын кузнеца, сын сапожника и еще черт знает кто! - Выражение «черт знает кто» могло включать и маляров, но это сказано не было. - Не выпить ли еще бутылку!