Фейсбук -январь-июнь 2014

Ведь что такое, минимализм? Сидеть на стульях, на которых ни завиточка, ни нежности никакой нет, четыре тупых ножки и дальше блинчик сверху, еще голые стены страшные. А потом вдруг вспонили: да какого черта, есть мир, жизнь, все цветет, вокруг дети бегают, собаки лают, женщины красивые. И снова вернулось цветение. Это цветение потом снова надоест, опять пойдет очищающая волна. Под какую-то волну мне пришлось ваше сообщение, что Иван Петрович умер, я похоронила Ивана Петровича и перешла к своим проблемам, к своим мыслям.

Александр Генис:  Какой-то мой критик сказал: Иван Петрович умер, и не один раз. То, о чем вы говорите, можно тоже свести к античности, там всегда боролись два стиля - азианизм и аттицизм. То есть либо  это восточная пышность, которая у нас называется юго-западной школой, то ли это стиль аттицизма - строгий, сухой. И действительно они перемежаются. Только я не верю в то, что автор способен выбрать себе тот или иной стиль - это с ним случается. Все мы пишем не что захотим, а что получается. Правда?

Татьяна Толстая: Конечно. Просто надо почувствовать, что сейчас именно так получается и прекратить сопротивляться встречному потоку. Если говорить об античности, то эта дихотомия глубже даже проявляется. Существует аполлоническое начало и дионисийское начало, которое в античности же и было понято. То есть аполлоническое как умственное, холодное, или холодноватое, скажем так, четкое, ясное, продуманное. И дионисизм как буйство чувств. Есть люди, которые полностью принадлежат к тому или другому  типу, а есть те, которых все время кидает или туда или сюда, от этой амплитуды зависит все их существование.

Александр Генис:  А вы кто? Вы под Аполлоном или под Дионисом? Кому вы молитесь?

Татьяна Толстая: Я не молюсь им, я просто, оглядывая себя, думаю, что скорее к Аполлону принадлежу. Мне бы хотелось иногда больше Диониса.

Александр Генис: Вы знаете, что будет в следующей фразе, когда пишите прозу?

Татьяна Толстая: Нет, я никогда не знаю, что будет в следующей фразе. Во-первых, я чувствую это температуру, как наступающий грипп. Его еще нет, но ты уже знаешь, что сейчас будет озноб. Это ощущение я научилась опознавать, улавливать и им пользоваться. Я не знаю, что будет в следующей фразе, но я понимаю, куда сейчас пойдет транспорт, в котором я еду.

Александр Генис:  То есть вы знаете конечную остановку?

Татьяна Толстая: Да, я чувствую эту конечную остановку, я понимаю, что она есть. Иногда я начинаю писать текст и  бросаю его, потому что не чувствую карты: еду открывать Америку и понимаю, что собственно там таких как я…

Александр Генис:  Так было и с Колумбом, он тоже ехал открывать Китай, а открыл Америку.

Татьяна Толстая: Ему хотелось корицы и перца. Перца-то и получил.

Александр Генис:  Насколько в вашей новой прозе,слился автор - Я - с Вами как Татьяной Толстой?

Татьяна Толстая: Я же не знаю, кто я как Татьяна Толстая. Я думаю, что процесс писания, почему он и приятен пишущему и труден: потому что это и есть самораскрытие, самовыявление. Написав, я что-то о себе больше узнала, чем было в начале.

Александр Генис:  Мне очень понятно это. Я стараюсь писать то, чего не знаю, чтобы узнать. Это довольно дикий ответ, но на самом деле понятный, во всяком случае авторам.

Таня, мне всегда слышалось в Вашей манере фольклорные приемы. В новой книге я нашел этому подтверждение. В одном месте Вы, например, пишете: “Дайте мне гусли!”. Так зачем Вам гусли?

Татьяна Толстая: Это такой условный прием. Дело в том, что если человек взял гусли, расчехлил, глаза закрыл и сел исполнять, то с этого момента начинается плохое, хорошее, но искусство. То есть жизнь приподнимается, встает на цыпочки и отрывается от земли с тем, чтобы продолжаться в виде искусства. Потому что искусство, конечно, дышит жизнью, оно есть вся жизнь, только приготовленная, сконцентрированная, сделанная более интересно, у нее отсеялась шелуха. Она, собственно, через искусство может быть понятна и мила любому, а через жизнь, без искусства, нет.

Александр Генис: Это и есть “легкие миры”?

Татьяна Толстая: Конечно, в частности, да.

Александр Генис: Какую роль играет потустороннее в Вашей прозе?