Фейерверк любви

У денника Ракеты Ханна остановила тачку и отперла дверь. Лошадь задвигала ушами, кося глазом, и Ханна сообразила, что нервная чистокровка, видимо, почувствовала ее напряжение. Ракета была достаточно хорошо воспитана и обычно спокойно позволяла отпереть дверь денника, однако иногда кобыле так не терпелось вырваться на волю, что Ханна с трудом успевала отскочить в сторону. Ханна тоскливо подумала, что с каждым днем становится все круглее и неповоротливее, и привычным жестом приложила ладонь к животу.

— Спокойно, Ракета. — Приглядывая за лошадью одним глазом, Ханна затворила дверь и направилась в глубь денника. Ракета, нетерпеливо захрапев, шагнула вперед. Ханна едва подавила желание отшатнуться и принялась дергать тугую задвижку на двери, что вела на выгул. Увы, задвижка не поддавалась, и Ракета нетерпеливо ударила передней ногой в пол, разбрасывая солому. Ханна вздрогнула. Ракета вновь зло захрапела, и тут Ханна совладала с задвижкой. Она с облегчением, вздохнула. Ей послышалось, что Девин окликнул ее из прохода, однако сейчас она не смела отвести взгляд от Ракеты — почуяв свежий воздух, кобыла пританцовывала от нетерпения. Как обычно, Ханна изо всей силы толкнула дверь, надеясь, что испытание вот-вот будет позади. Лошадь стрелой кинулась вперед, однако Ханна не успела увернуться, и Ракета задела ее. Потеряв равновесие, Ханна покачнулась и, вскрикнув, стала падать.

Дверь денника с треском распахнулась. Девин успел подхватить ее и вместе с ней повалился на устланный соломой пол.

Ханна со стоном выдохнула и несмело повела головой, как в тумане рассматривая пылинки, что кружились в луче солнца. Тело Девина оказалось мускулистым, ее голова покоилась на его плече, и неожиданно Ханна подумала, что уже давно не чувствовала себя в такой безопасности. Сознавая, что его руки в опасной близости от ее груди, а живот слишком уж красноречиво округлился, она судорожно попыталась встать на ноги. Девин лишь сильнее сжал ее плечи, чувствуя, что теплые, мягкие холмики ее грудей вздрагивают в полудюйме от его ладоней. Он устало перевел дыхание. Надо же было так напугать его! До сих пор он искренне недоумевал, зачем Ханна пытается внушить ему, будто умеет обращаться с лошадьми, однако сейчас даже не вспомнил об этом. Он видел завитки ее шелковистых волос, ощущал, какое хрупкое и нежное у нее тело, и этого было достаточно, чтобы потерять голову. Одним быстрым движением Девин опрокинул ее на спину и, довольный тем, как потемнели ее глаза, склонился над ней.

Он намеревался сурово отчитать Ханну, однако ресницы ее дрогнули, и гнев его куда-то пропал. Теперь он думал лишь о том, что в обрамлении темных вьющихся локонов лицо Ханны словно светится изнутри. Грудь ее под мятой белой майкой вздымалась и опадала, и, повинуясь притяжению этого мягкого движения, Девин нагнулся так, что тела их чуть соприкоснулись. Сам не зная, что делает, он бережно приподнял голову Ханны и поцеловал ее.

Губы ее были восхитительно мягкими и влажными… Она задохнулась от неожиданности, и Девин осмелел. Поцелуй его стал глубже, и спустя мгновение он ощутил, как тело ее расслабилось, подаваясь ему навстречу. Губы Ханны робко ответили на его поцелуй, и ему захотелось дотронуться до нее, дотронуться по-настоящему. Однако он тут же почувствовал, как Ханна напряглась. Он еще раз поцеловал ее, и рука его осторожно скользнула с плеча Ханны вниз…

Он замер, ощутив под ладонью выступающий, округлившийся живот. Так она ждет ребенка!

Изумление, волнение — все отразилось в его глазах в этот миг, когда взгляды их встретились. Ханна залилась краской и, зажмурившись, отвернулась. Девин вдруг почувствовал под ладонью слабое трепетание новой жизни. Он ахнул: малыш шевелится! Девин вспомнил, каким очаровательным крохой был когда-то его сын, и поразился чуду, свершающемуся в хрупком теле женщины. Наконец Ханна повернула голову и открыла глаза. Он вздохнул с облегчением.

— Мне кажется, на этот раз девочка, — пробормотала она.

Теперь ему стала понятна неуверенность, с которой Ханна держалась в последние дни. Пожалуй, теперь ясно, почему она хочет как можно быстрее отыскать Трэвиса. Неудивительно, что она так бледна и так часто ей бывает не по себе.

— Кто-нибудь еще знает? — спросил он.

Ханна вздохнула.

— Только мой врач. А теперь еще и вы… Дайте мне встать, пожалуйста.

Он послушно отстранился, и Ханна села. Золотистые соломинки запутались в ее волосах, пристали к белой майке.

— Вы хорошо себя чувствуете?

— Просто отлично.

Девин сомневался, что такое определение применимо к женщине в ее положении, но не посмел возразить. Он протянул руку, чтобы смахнуть с нее травинки, и обрадовался, когда глаза ее весело блеснули. Ханна шутливо хлопнула его по руке и энергично встряхнула волосами. Поймав внимательный взгляд Девина, она опять покраснела.

— Это ребенок Трэвиса, если вы об этом думаете.

— Да, конечно. — Девин оперся локтем о колено и, подстрекаемый внезапно разгоревшимся любопытством, поинтересовался: — Ждете, что Трэвис вернется, когда узнает?

Вернется в твою постель …