— Не-а. — Тролль, покопавшись в мешке с едой, без которого ни один уважающий себя представитель его племени из дома не выходил, достал оттуда большую луковицу и, с хрустом откусив половину, дунул карле в нос. — Ты, шапка на ножках, тут ходить не будешь, ты у моей маман булавку утащил. Мамочка расстроилась, а когда она расстраивается… — Тролль многозначительно потер затылок. — В общем, ты мне должен!
— Твой глупый старый женщин кидать хороший вещь, я брать! — Егорке очень не понравился намек на какие-то там долги, а от лукового запаха заслезились глаза, и он часто заморгал.
Мосол от окорока легонько приложил карлу по лбу, отчего тот сел в сугроб, а шапка слетела с головы, обнажив блестящую лысину.
— Ты мою маму не трожь! А то ща как дам посильнее — и уши в тапки отпадут, — посоветовал тролль после воспитательной процедуры.
Потирая набухающую шишку, Егорка понял, что что-то пошло не так. Да и проскочить как-то нет возможности, туша тролля плотно, как пробка, перегородила неширокий мост.
— Нет у меня штука, который я взять у твоей большой мама. — Карла вытащил шапку из сугроба и водрузил обратно на лысину. — Ничего нет. — Потом, пораскинув умишком и вспомнив, сколько всего тащат «много глупый большой сюда идущий», он предложил: — Егорка знать, где взять хороших штук!
— Не-а, — опять лениво чеша пузо, отказался тролль. — Никуда не пойду. Ты хитрая шапка, я уйду — ты по мосту пройдешь. А вещей, может, никаких и нет нигде.
— Я сказать, тебе понравиться, и ты меня пускать? Не надо ходить! — Егорка хитро поглядывал на тролля, наблюдая по собирающимся морщинкам на лбу за его мыслительным процессом.
— Ходить не надо, и вещи будут, но у тебя нет ничего. — Разлегшийся тролль загадки не любил. — Ну говори.
— Ты меня сначала пускать! — Егорка тоже понимал, что сведения — вещь ненадежная.
— Ага! Я пущу, а ты обманешь! — Тролль был чуток туповат, но достаточно недоверчив.
— Я обратно как пойти? Тоже мост идти. Я обмануть, ты на мосту меня хватать! — выложил карла свой последний козырь.
— Угу. Ну так-то, наверное. — Тролль, кряхтя, сел, освобождая часть прохода.
Егорка вместе с санками пулей проскочил мимо и, выполняя условия сделки, ткнул пальцем в сторону выхода с подъемника.
— Там много большой человек идти, вещь всяких тащить. Сюда идти ты не пустить, а просить хороший вещь. Много вещь, — втолковывал он троллю схему дорожного вымогательства. — Они вещь давать, ты их пускать. За один человек один вещь, будет куча! — Карла развел руками, показывая размер предполагаемой тролльей добычи.
— И много там народу идет? — оживился тролль, представляя, как притопает в поселение с добычей, а особенно зависть соплеменников, которые отправили его сюда. Идти два километра для ленивых троллей было сущим наказанием, к тому же надо было тащить припасы для ведьмы к месту передачи, поэтому дежурство у моста спихивали на провинившихся.
— Много! Один большой глупый, один с клыками большой, один старый большой, борода большой с женщина и большой женщина-муха. Куча! — Егорка опять развел руки, как опытный рыбак, хвастаясь уловом, и для достоверности даже выпучил свои маленькие глазки.
Тролль хрюкнул от смеха, до того комично выглядел карла — пучеглазый, носатый, с шишкой на лбу, на которую была нахлобучена гигантская меховая шапка. Он махнул Егорке рукой и, отвернувшись, принялся вглядываться в заснеженный склон у подъемника, а карла, подхватив саночки и потирая шишку, потопал по тропе перевала, опасливо озираясь по сторонам.
Мария Спиридоновна и остальная компания, выходя с подъемника после всего произошедшего, понятия не имели, что их вскоре ожидает новая неприятность в виде предприимчивого дельца, подученного мелким вороватым прохиндеем.
Пока путники разглядывали мрачные скалы ущелья, трещину и виднеющийся мост, Антуан решил, что настал его выход. Картинно застонав и закатив глаза, он осел на снег, умудрившись придавить своей тушей ноги сразу Барди и Пыжика. Эхо от его стонов взметнулось по ущелью, перекликаясь с гудением ветра. Стало даже жутковато. Мужчины, отпихнув парикмахера с ног, только фыркнули, глядя на его грязный, в слизи, кровоточащий палец.
— Мне срочно нужен целитель! Я могу умереть! — взвыл Антуан на такое обращение.
Хельга и Мария Спиридоновна засуетились вокруг «тяжелораненого», оказывая первую помощь. Марья очистила ранку и полила заживляющим из сумки от кикиморы, а гномка сноровисто перевязала палец куском чистого платка. Антуан продолжал стонать и требовать теплую постель, еду и обезболивающее, ибо «муки его после раны в битве за любовь весьма нестерпимы».