Фея из Преисподней

Жизнь ступила в тот блаженный период, когда спокойствие воспринимается самым драгоценным состоянием, но, как обычно бывает, нередко его потрясает даже самое незначительное событие. Когда снег превратился в стекающие в морю ручейки, а яркое голубое небо вытеснило хмурые тучи, я заметила приближающегося к замку слугу – я узнала его потому, что он всегда приносил письма, часть из которых более ко мне не попадали. Решение пришло незамедлительно, и, быстро накинув на себя теплую накидку, я выбежала из замка, пользуясь всеобщей занятостью. Почтальон был, безусловно, удивлен тому, что я вышла ему навстречу с распростертыми объятиями, но письма дал, пять из которых были адресованы лично мне.

Вернувшись в свой личный протопленный камином кабинет, я сломала печати и начала разворачивать одну бумагу за другой, пока Лайм или Азазель не заподозрили неладного. Письмо от Яйры с жалобой на недавно прошедший бал, бумага от Ольхи, что вместе с мужем временно пребывала в Валии и собиралась вернуться через три дня, послание от Грильды с рецептом глинтвейна (я согревалась, как могла, так как мои озябшие партнеры слишком напрягали меня своими холодными руками и ногами), текст от советника Императора, который просил продать на пробу бутыли масла, и ещё один странный конверт. Открыв его, я распрямила листок желтоватого цвета, вчитываясь в каллиграфический почерк, каким непременно писали аристократы:

«Здравствуй Сисиль,

думаю, моё письмо вызовет в тебе исключительно негативные чувства, ведь ты не отвечала на предыдущие послания, и я лишь смею надеяться на то, что они попросту не доходили до тебя. Надеюсь, что ты чувствуешь себя хорошо, и тебя не гложет болезнь, одолевшая твоё тело и помешавшая нашей встрече в прошлый мой визит. Я бы хотела сказать тебе всё лично, но, думаю, после всего, что сделала наша семья, ты не захочешь ни видеть нас, ни слышать, но прошу хотя бы немного унять свою ненависть, пускай моя просьба ужасна и жестока. Ты многое сделала для собственной реабилитации, ты проделала огромный труд, дабы восстановить все то, что было разрушено тобой по незнанию, и я уверена, что ныне ты сильно занята, однако, нашей матушке с каждым днем становится лишь хуже, и она слабеет на глазах. Не ради семейных связей, которые мы обрубили во избежание порицания, но ради возможности увидеть этот свет, которую подарила тебе матушка, я прошу приехать в родовое поместье Ебельманий. Матушка хочет увидеться с тобой. Мне грустно думать об этом, но она, верно, чувствует приближающийся конец (здесь слова были особенно размыты, отчего я посмела предположить, что писавшая это письмо аристократка плакала). Если ты не приедешь, я пойму тебя, но, если в тебе остались силы для прощения, если в тебе есть хоть немного любви к матери, прошу, посети её в столь трудный час. Можешь не отвечать на это письмо, но я буду безмерно рада получить от тебя хоть какую-нибудь весточку.

Твоя ужасная сестра, Розалия».

Едва я дочитала письмо, как дверь без стука отворилась, и на пороге появился запыхавшийся Лайм. Увидев в моих руках пожелтевший лист, он поджал губы и бросил взгляд куда-то в сторону – тотчас в проеме показался и Азазель. Вместе они вошли внутрь, явно ожидая криков с моей стороны, но во мне не было злобы. Во многом потому, что к семье этого мира я привязана не была, и знала лишь то, что матушка решительно рано отдала меня в высшее общество, лишив детства, и что в тяжелые времена меня вынудили отречься от рода. Этого могло бы быть достаточным для того, чтобы разорвать письмо и заняться обычными делами, но внутри что-то просительно сжалось, обращая на себя внимание. В такие мгновения мне казалось, что со мной пытается заговорить частица былой жалостливой Сисиль.

– И к чему было все утаивать? – спокойно произнесла я, чем сильно удивила фаворитов. Они переглянулись и ответили не сразу.

– К тому, что семья никогда не сделала для тебя ничего хорошего, – резко ответил Азазель, – каждое их появление в твоей жизни не заканчивалось ничем хорошим. Лайм знает это, он нам и рассказал.

– Да, – тут же подтвердил фей, – сейчас ты много трудишься, много переживаешь, нервничаешь и испытываешь огромную ответственность, ведь на тебе не только судьбы новоприбывших селян, но и огромный воз ожиданий от Императора. Тревоги семьи, что бросила тебя в самые тяжелые времена, лишь навредят твоему здоровью.

– Мы приняли это решение, посовещавшись, – дополнил ифрит, – все без исключений проголосовали за то, чтобы оградить тебя от семьи, что сама отказалась от тебя.

– Я ценю вашу заботу, – произнесла я спустя минуту молчания, – но всё же мне надо было сказать. Дело идет о…

– На твои неудавшиеся похороны никто не пришел, Сисиль. Не говори мне о надобности посещений кого-то на смертном одре.