Федр

Сокр. Не было бы странно, если бы я, подобно людям мудрым[17] и не верил ему. Умствуя, как они, я сказал бы, что Борей был ветер, который, когда Орифия резвилась с Фармакеею[18]на ближних скалах, низверг ее оттуда. Это-то и подало повод говорить, что покойница увлечена Бореем, – иначе, с Марсова холма[19]; ведь рассказывают и так, что он похитил ее не отсюда, а оттуда. Я думаю, Федр, что для подобных детских сказокнужен человек очень сильный, трудолюбивый и не слишком избалованный счастьем, – по той единственно причине, что кроме сего, ему надобно еще трудиться над исправлением вида иппокентавров, потом химер, за которыми нахлынет целая стая горгон, пегасов и других необыкновенных природ, ужасающих своим множеством и своею уродливостью. Если бы неверующий, пользуясь какою-то дивою мудростью[20], захотел басне о каждом из этих чудовищ придать некоторое правдоподобие; то ему понадобилось бы много досуга: а у меня для этого вовсе нет его, – причина та, друг мой, что я еще не могу, по смыслу дельфийской надписи[21], познать самого себя; а ведь смешным представляется, не зная этого, исследовать чужое. Итак, оставляя подобные предания в покое и веря тому, что о них думают, я, как сейчас сказано, рассматриваю не то, а себя, – зверь ли я, много сложнее и яростнее Тифона[22]или животное кротчайшее и простейшее, носящее в своей природе какой-то жребий божественности и незлобия. Но позволь мне прервать свою речь[23]друг мой; не это ли то дерево, к которому ты вел нас?

Федр. Да, это самое.

Сокр. Клянусь Ирою, прекрасное убежище! Этот явор очень развесист и высок; рост и тень этого агнца[24]превосходны, – и какая сила его цвета! Он может распространять благовоние по всему месту. Или опять, – этот текущий из-под явора игривый источник столь холоден, что вода его даже и для ноги ощутительна. Судя по девическим изображениям и статуям можно полагать, что это место было посвящено каким-нибудь нимфам и Ахелою. Сверх того, если угодно, как приятен и усладителен здесь ветерок! его летний шелест вторит хору кузнечиков. Но всего роскошнее эта мурава; легкая покатость ее обещает склоненной голове удобное положение. Отличный проводник ты, любезный Федр!

Федр. А ты-то, чудак, представляешься чрезвычайно странным. Ты просто говоришь так, что походишь не на туземца, а на какого-нибудь иностранца, которому нужен проводник[25]. Как-таки из города не отправляться в окрестности и даже, кажется, вовсе не выходить за его стену!

Сокр. Извини, почтеннейший; я ведь любознателен: но поля и дерева не хотят ничему научить меня; а люди – в городе. Вот ты-то, кажется, нашел средство вывести меня за город; потому что ты, подобно тому, как ведут за собою голодную скотину, показывая ей зеленую ветвь, или какой-нибудь плод, показываешь мне речи в свитках и, по-видимому, намерен водить меня по всей Аттике, даже куда тебе угодно. Впрочем, пришедши теперь сюда, я думаю лечь; а ты, избрав положение, удобнейшее для чтения, начинай читать.

Федр. Так слушай.

«О моих делах ты знаешь[26]и, как я думаю, слышал, что они будут полезны нам, если это состоится. Надеюсь, что ты не отвергнешь моей просьбы – именнопотому, что я не влюблен в тебя. Влюбленные, когда страсть умолкает, раскаиваются в добрых своих делах; а у невлюбленных нет времени, в которое надлежало бы им раздумывать; – оттого что они всего лучше заботятся о домашнем, делают добро не по необходимости, а произвольно[27], сколько позволяют им силы. Притом влюбленные наблюдают, что худого вышло у них чрез любовь и что сделали они хорошего, и присоединяя к этому понесенные хлопоты, думают, что их любимцам давно уже воздана должная благодарность. Напротив, невлюбленные, по этому самому, не могут ни поставлять предлогом нерадение о домашних, ни считать понесенные хлопоты, ни искать в этом причин размолвки с ближними; так что, отклонив столько зол, им не остается ничего более, как усердно делать все, что признают они для себя приятнейшим. Притом, опять, если влюбленных надобно высоко ценить потому, что они, как говорят, слитком любят тех, в кого влюблены, и что, в угодность своим любимцам, готовы словом и делом ненавидеть всех прочих; то легко понять, что те же самые влюбленные, если слова их справедливы, каждого из будущих своих любимцев предпочтут настоящим, и даже, если тот захочет, причинят им зло. Да и как Можно подобное дело вверять человеку, впавшему в столь великое несчастие[28], что его никакой опытный человек не мог бы отвратить? ведь они и сами признаются, что более страдают, чем мыслят здраво, и, зная худое состояние своих мыслей, не имеют силы владеть собою. Как же могут здравомыслящие почитать хорошим то, чего желают такие больные? К тому ж, если бы ты захотел избрать самого лучшего из влюбленных, то избирал бы из немногих; а избирая из прочих, кто для тебя пригоднее, будешь избирать из многих. Но гораздо более надежды встретить человека достойного дружбы в толпе многочисленной».