Федор Волков

Надвратная церковь Спаса в рядах величалась своею Спасской колокольнею, а там пошли, спускаясь по пологому берегу к реке, бесчисленные торговые ряды — Красные, Рыбные, Пряничные, Овощные, Масляные… И вот она, краса неописуемая — матушка Волга! Лазурной лентой стелилась она под высоким синим небом, и не было у нее ни начала, ни конца. Слепили солнечные блики, и, глядя на них, у Федюшки слегка кружилась голова. Прикрыв ладошкой глаза, стал считать он плывущих — и со счета сбился: шли по Волге струги и дощаники, насады и неводники, однодеревки и ботники, кладные и плавные лодки, и не тесно — вольготно им было на кормилице-реке.

На берегу внизу, под холмом, белели развешенные на солнце паруса, сушились рыбацкие сети, аспидно чернели горы тележных колес, разноцветием играли на солнце расписанные лакированные дуги. И над всем этим стелился сизый дымок рыбацких костров, и в воздухе пахло свежей рыбой, рогожей, дегтем, смолой.

Прямо на бечевнике остановилась на отдых артель бурлаков. Дед Харитон сделал было шаг в их сторону, да остановился, махнул рукой:

— Ладно. Потом заглянем, авось кто меня узнает, авось кого и я примечу. Айда в ряды!

Подхватила деда с внуком разноцветная, многоликая, разноязычная толпа и понесла, и закружила, будто могучий водоворот. Мелькали перед глазами Федюшки поддевки и чуйки, епанчи и сибирки, кашемировые шали и атласные повойники, кафтаны и камзолы, китайчатые рубахи и бурсацкое нанковое полукафтанье. У Федюшки даже голова закружилась, как от солнечных волжских бликов. Хотелось тут же, среди сапог, лаптей, туфель, босых ног, сесть на землю и закрыть глаза. Но дед крепко держал внука за руку и упрямо тащил его по одному ему ведомому пути. И впрямь — не дед, а чудо! — вильнул он в одну сторону, в другую, и вырвались-таки они на свет божий. Потянул Федюшка носом и обомлел: вывел его дед прямо куда надо!

— Пора и о теле подумать, — подмигнул дед и широко, будто обнять кого хотел, развел руками. — Выбирай!

И разбежались глаза у Федюшки — чего тут только не было! Пироги с морковью, пирожки с солеными груздями, левашники с сушеною малиной, французские пироги с брусничной пастилой, кулебяки с кашей, капустой, рыбой, котлеты и колобки из рыбьего мяса, каша-размазня прямо в муравленых горшочках, шарлотки — запеченный черный хлеб с яблоками, кислые шти — ядреный квас…

— Ну, выбрал?

Сам-то дед давно уж нацелился на жбан с сибирским пивом — большой пиволюбец был старый Харитон Григорьевич.

— Купи, деда, шарлотку, — попросил Федюшка.

— Так ведь ее с молоком надо. За молоком пойдем?

— А я с кислыми штями, деда.

— И то дело.

Купил дед и шарлотку, и бутылку кислых штей. Себе же взял пива и соленых бобов. Пообедали на славу. Крякнул дед и совсем повеселел. Тут и котомка пригодилась. Насыпал дед Федюшке и земляных орехов, и печатных пряников, и другой всякой всячины, чтоб дома не скучал.

— Ну что, Федюшка? Айда дальше! Кумедь глядеть станем. Не видал ведь небось кумеди-то, а?

Нет, не видал Федюшка кумеди и, какая она из себя, даже вообразить не мог.

Рядом с городской площадью, у глухой стены провиантского склада, стояла гогочущая и улюлюкающая толпа.

— Кумедь ломают, — мотнул дед головой.

Когда пробились они в первые ряды, посмотрел перед собой Федюшка — и понять ничего не мог.

Из-за парусины вышел важный барин с нарумяненными щеками и паклей на голове. В руках он держал ложку и вилку такой величины, каких Федюшка отродясь не видал.

— Мало-ой! — крикнул барин визгливым голосом, и тут же из-за парусины выскочил его слуга — маленький, юркий, в коротеньких голубых штанишках и зеленом немецком камзоле. Барин осмотрел его презрительно с ног до головы и, оттопырив нижнюю губу, стал приказывать:

Купи мне рыбы не мало…
Яко то: щук, линей, карасей,
Притом белозерских снетков и ершей;
Из того свари мне две ухи и похлебку;
Потрохи, селянку и одну колотку,
Еще ж несколько жаркого,
К тому ж хотя и немного тельного,
Да пирожок, другой с кулебякой…

Дал барин слуге деньги, и убежал тот за парусину, а барин стал ходить взад-вперед и точить ложку о вилку, предвкушая сытный и вкусный обед. Смотрельщики начали посмеиваться, видно, не впервой смотрели эту кумедь.

— Он те щас накормит! Жди!

И тут из-за парусины выскочил слуга с горшком, споткнулся и плашмя грохнулся на доски — горшок вдребезги! Барин даже ногами затопал, стал допрос учинять:

— За сколько рыбы купил?

— За грош.

— Ведь ты взял у меня два гроша?

— Два.

— А где еще грош?

— А рыбы купил.

— Да ты рыбы купил за грош?

— За грош…

— А другой грош?

— А рыбы купил!

— Тьфу, каналья!