Вряд ли теперь возможно будет установить, как прошел день пятидесятилетия Достоевского, 30 октября 1871 года. Архивы не сохранили писем или телеграмм с поздравлениями, летописи и жизнеописания — каких-либо иных, хотя бы косвенных свидетельств (в виде, скажем, пригласительных записок или мемуарных впечатлений побывавших на юбилее гостей) о том, что празднование дня рождения вообще имело место. Неизвестно даже, вспомнил ли о нем сам юбиляр, а также его жена, посвятившая, кстати сказать, в «Воспоминаниях» довольно много места осени 1871 года — главным образом, однако, своей самоотверженной борьбе с петербургскими кредиторами.
Никаких следов, что периодическая печать интересующего нас времени заметила и как-то откликнулась на круглую дату, обнаружить, к сожалению, тоже не удалось.
Накануне дня рождения Достоевский был всецело погружен в неотложные семейные и литературные дела; петербургская жизнь постепенно налаживалась; он уже не чувствовал себя новоселом в своей квартире и пребывал в относительном здоровье. За текущими хлопотами он, скорее всего, не вспомнил, что 1871 год — юбилейный и в другом значении: двадцать пять лет назад в составе «Петербургского сборника» были опубликованы «Бедные люди», его первое сочинение.
В свои пятьдесят лет (если только Достоевский заметил, что ему исполнилось полвека) он жил в России, в Петербурге, находился в статусе степенного отца семейства и русского писателя, уже двадцать пять лет занимающегося профессиональным литературным трудом, то есть добывающего средства на пропитание семьи своими литературными сочинениями.
В сущности, только о таком поприще он и мечтал всегда, с самой молодости.
За два дня до юбилейной даты, но, несомненно, без всякой видимой связи с ней газета «Голос» опубликовала отклик на «продолжающийся» роман «Бесы», заметив с некоторой осторожностью, что он «является одним из капитальнейших явлений русской литературы за нынешний год» 1.
Вернувшись в Россию на деньги из гонорара за первую часть «Бесов», Достоевский не мог не чувствовать, что этот роман, написанный пока только наполовину, уже начинает ему помогать в практическом, житейском смысле.
С «Бесами» каким-то непостижимым образом было связано исполнение самых несбыточных желаний при отсутствии каких-либо очевидных чудес нечто случайно или невзначай высказанное — как просьба, обращенная в никуда, — рано или поздно сбывалось будто по писаному.
Вряд ли Достоевский имел намерение заглянуть в свое ближайшее и тем более отдаленное будущее, когда в августе 1870 года, в дни радикальной переделки «Бесов», писал племяннице Сонечке, как бы мечтая вслух: «Верите ли, я знаю наверно, что будь у меня обеспечено два — три года для этого романа, как у Тургенева, Гончарова или Толстого, и я написал бы такую вещь, о которой 100 лет спустя говорили бы!»
На тот момент, обещав Каткову роман (начальные главы) к январскому номеру будущего года, Достоевский мог рассчитывать в лучшем случае на месяцы работы, но никак не на годы. Он даже определил свой вынужденный минимум: «Заранее знаю: я буду писать роман месяцев 8 или 9, скомкаю и испорчу». И добавил: «Такую вещь нельзя иначе писать как два — три года».
Но даже в самых светлых своих снах он вряд ли мог увидеть, что работа над «Бесами» и в самом деле растянется на максимум запрашиваемого срока, что его ревнивое к благополучным литераторам восклицание будет услышано и судьба подарит ему для писания романа как раз три года.
Конечно, когда Достоевский писал: «…будь у меня обеспечено два — три года…» — он имел в виду денежное обеспечение, независимое от литературных заработков, — или наследство, или доходы от имения, или, допустим, приданое жены.
Однако доходный дом в Петербурге, назначенный Анне Григорьевне в приданое, так и не достался ей, а пошел с торгов за неуплату мошенником управляющим казенных недоимок.
Ни доходов с имения, ни самого имения Достоевский давно не имел; деньги же в счет своей доли с отцовского Дарового получил еще в первой молодости.
Что же касается спорного наследства любимой тетки, А. Ф. Куманиной, недостоверные слухи о котором дошли в Дрезден в 1869 году, то, даже не зная еще всех тонкостей дела, Достоевский тем не менее писал: «Кто же бы я был и за кого бы сам считал себя, по совести, чтоб идти против воли и распоряжения тетки собственными своими деньгами, какова бы в сущности ни была эта воля и это распоряжение?»
Настоящего, прочного обеспечения ждать ниоткуда не приходилось; приступая к «Бесам», Достоевский как нуждающийся автор не мог и мечтать о четырехстах рублях за лист — гонораре, который «Русский вестник» платил Тургеневу. «Необеспеченный Достоевский должен был