— Знамо, имя ему положено, — подтвердил Савельев, — да и пушки задерживаются, а нам в путь борзо, по вешней водице поспеть надобно.
Пока Бутлер обживал корабль, определял по местам свой экипаж, в Москве его земляк, проторговавшийся купец Дермаген, нашептал в Посольском приказе, что он-де не тот, за кого себя выдает.
— Нет у него патента капитанского.
При этом купец умолчал, что вымогал за молчание у Бутлера взятку в 500 рублей, но получил отказ. Но и сам Бутлер оказался не безгрешен. За короткий срок прикарманил тысячу рублей. В Москве Бутлер покаялся, деньги вычли из его жалованья. Дьяки в Посольском приказе ухмылялись:
— Знамо, ныне не токмо на Руси хапают, в Голландии тож…
Перед отправкой в Астрахань Бутлера «допустили к целованию царской руки». Алексей Михайлович знал всю подноготную.
— Што же ты без патента капитаном назвался?
— Великий государь, в том повинен, что паса не имею, но шхипером хаживал по Индиям и по другим морям корабли водил прилежно. В том клянусь Богом, и все мои кормщики ведают…
Лед на реке уже сошел, раздумывать некогда, доверился царь:
— Верю твоей клятве, капитанствуй, но за судно головой отвечаешь.
— Живота не пожалею, приведу в Астрахань и далее, как прикажешь. — Бутлер низко поклонился, но не уходил.
— Што не идешь?
— Государь, каждое судно и по делу, и по документу на море должно иметь название — имя свое.
Царь впервые слышал об этом. Но раз надо, значит, так и будет. Глянул на свою державу.
— Сей первый корабль, так пусть знак державный в своем имени несет. Быть ему по прозванию «Орел».
Затрапезно, по-обыденному, без колоколов, без пушечной пальбы отправился в первое и последнее плавание из Подмосковья в Астрахань, к далекому Хвалынскому морю, первенец «Орел». Вели его иноземцы, кроме одного астраханского кормщика Ивана Савельева. А один из зачинателей его строения не успел к проводам…
Ордин-Нащокин появился в царских палатах, когда «Орел» подходил к Астраханскому рейду. Приехал боярин из Варшавы, где в очередной раз совещался с польскими комиссарами.
— Государь, нам потребно ныне на Малороссию опираться, — как и раньше горячо доказывал он свое видение интересов Москвы, пытался склонить царя на свою сторону. — Ежели нам поступиться, в крепкий союз сомкнуться с Посполитами и выступить против шведов, тогда сядем на Варяжском море, в Европу ворота отворим.
— Тому не бывать, — хмурился Алексей Михайлович, — выкинь из ума сии помыслы. Собаке недостойно есть и одного куска хлеба православного. Благо, што поляки владеют правым берегом Днепра.
Нелегко было с одного наскока сбить Афанасия с его устоев.
— Малороссия от нас не уйдет, государь. С Речью Посполитой возьмем мы под крыло все племена славянские в Европе. От берегов Адриатики до Немецкого моря соединимся, славою великой твое имя покроем.
С чем другим, быть может, согласился бы царь, но отдать хоть частицу Малороссии не мог. Знал Нащокин, кто давно поддерживает в царе эти идеи — московский стольник Артамон Матвеев. На этот раз проявился строптивый нрав начальника двух приказов: Посольского и Малороссийского.
— За службу твоему государеву делу никто так не возненавижен, как я. Видно, не надобен я, не надобны такие важные государственные дела. У великих дел пристойно быть лишь ближним боярам: и роды великие, и друзей много, и жить умеют…
Многое прощал своему своенравному и запальчивому собеседнику царь. И на этот раз отпустил без упреков.
— Иди с миром, не уклоняйся ни направо, ни налево, Господь с тобою.
Вскоре Малороссийский приказ перешел под начало Матвеева, а на следующий год Нащокину выпало испытание. Царь направил его с посольством в Польшу, а перед этим отстранил от управления Посольским приказом. И раньше Нащокин нередко решал посольские дела, не спрашивая царя, «не дожидался во всем государева указа». Выполнять и на этот раз чуждые ему идеи отказался.
— В такой посольской службе быть мне невозможно, — объявил он царю, сказался больным и тут же удалился в монастырь, постригся в монахи…
Артамон Матвеев с той поры пошел в гору. Стал окольничим. Не было бы счастья, да у царя случилась беда, скончалась супруга Мария Ильинична из рода Милославских. А у Матвеева жила воспитанница, дочь его друга Кирилла Нарышкина, Наталья. Увидев ее однажды, царь женился на ней в январе 1671 года.
Спустя год с небольшим на свет появился еще один царевич, Петр Алексеевич, а еще через год — царевна Наталья Алексеевна.
Артамон Матвеевич стал думным боярином, возвысился до первого министра при царе. Своего сына Андрея Матвеев с малых лет обучал арифметике, латинскому и греческому, знакомил с историей и географией. Царь назначил смышленого восьмилетнего Андрея комнатным стольником к малолетнему Петру.