Федор Апраксин. С чистой совестью

Караван благополучно добрался до Коломенского, где началось празднество…

Не успели вернуться из путешествия в Коломенское, царь затеял военные игры в Преображенском.

— Следующим месяцем произведем генеральное сражение, а к тому готовиться будем, — задумал Петр.

Три недели с небольшими перерывами пешие марши сменялись атаками конницы. Пехота штурмовала редуты, пушки стреляли деревянными ядрами.

«Генеральное сражение» замышлялось Петром по-боевому.

— Неча нам токмо деревяшками бросаться, — задорно сказал царь, — надобно и пороховыми гранатами стрельцов да солдат потчевать, пущай порох нюхают…

Но порох нюхать пришлось не только рядовым. В первом же сражении при штурме крепости в Семеновском в ход пошли ручные гранаты — глиняные горшки, начиненные порохом. Петр, обнажив шпагу, вырвался вперед атакующей цепи, за ним побежали Гордон, Меншиков, Апраксин…

В пылу сражения из-за стены кто-то бросил гранату под ноги Петру. Сверкнувшее пламя обожгло лицо царя, опалило брови и волосы. Разлетевшиеся осколки черепицы ударили по шее Гордона, Федору поцарапало нос и висок, досталось и другим.

Начали искать виновника, но Петр остановил:

— Буде, я сам на рожон полез, с меня и спрос. Покуда отбой барабаны пускай бьют…

Меншиков повез Петра к лекарю, а Федор отправился домой.

— Эк тебя разукрасило, — вытирала мать лицо сыну, — дайка подорожника приложу, отлежись дома-то.

Вечером появился младший брат:

— Государь ныне объявил, никаких марсовых боев, покамест лето, не учинять. Захар Гульст сказывает, государю на поправку недели три уйдет.

За ужином разговорились, Федор устало потянулся, зевнул:

— Слава Богу, не было бы счастья, нынче хотя отоспимся. Не по душе мне эти игры по сухопутью. То ли дело на воде. Вона в Коломенское плыли, — Федор разомлел, — кругом благодать, ветер-то легонько парус раздувает, кормщик знай кормилом правит. Солнышко-то печет, а на водице прохлада. Стрельцы из пищалей постреливают, ворон пугают.

Андрей расхохотался:

— Так-то и дурак обрадуется. А ты попробуй-ка воинскую забаву на воде. Ну-ка твою посудину прострелят, утопнешь враз. Тут, брат, одной царапиной не откупишься.

— Тому искусу Нептунову, стало быть, тож обучаться надобно, — встрепенулся Федор. — Вона на Плещеевом озере мы с Петром Алексеичем затею почали, судно с пушками ладить.

— Ну, то когда еще будет, — засомневался брат, — бабушка сие надвое сказывала.

О марсовых потехах царь вспомнил осенью. В окрестностях Преображенского Стремянный стрелецкий полк сражался против пехоты Семеновского полка и конницы московского дворянства. Поодаль атаковали друг друга два стрелецких полка. Били барабаны штурм, грохотали пушки, в азарте боя стрельцы и потешные яростно колотили друг друга прикладами и кулаками. Кого-то обожгло порохом, кому-то переломали руки или ноги, раненых везли не одну дюжину. Перепало и Гордону, деревянное ядро повредило ногу, лицо опалило порохом. Целую неделю просидел дома и не разделил веселого застолья участников сражения после перемирия.

До наступления зимы участники сражений приводили себя в порядок, залечивали раны. Однако царю не сиделось на месте, редкий день не заглядывал на стапель в Преображенском. Яхта получилась между тем добротной и изящной. На масленицу Апраксин проверил снаряжение, успели даже порох к пушкам подвести.

— Старики бают, нонче ранняя весна грядет, — сообщил он Петру, а у того загорелись глаза.

— Подбирай команду, лед сойдет, и айда в Коломенское.

Весна в самом деле наступила раньше обычного. В конце марта в половодье яхта покачивалась на Яузе, а в первых числах апреля Петр сам открыл навигацию на Москве-реке привычным рейсом до Коломенского и обратно. Как и год назад, в Фомино воскресенье несколько судов отплыли по знакомому маршруту. Посадские люди начинали привыкать к царским причудам.

— Глянь-ка, нынче государь-то опять водой поплыл, тешатся на лодьях-то. Кому что, по интересу.

Бородатые бояре ворчали. На стругах продувало ветром, покачивало, на излучинах струги кренились. Шальная речная волна обдавала веером холодных брызг.

— Неймется ему. Посиживал бы в Думе, за порядком смотрел, указы отправлял…

Но царь не унимался, поход опять всколыхнул все в памяти.

— Подумываю я, Федор, пора бы на Плещеево озеро вернуться. Нет здеся простора, река она и есть о двух берегах. Добро половодье не прошло, а так рукой подать до другого. Да и плывешь токмо по ниточке, ни вправо ни влево, перекаты…

Время шло, вроде бы царь не заводил тот разговор по весне, а Федор не напоминал. Но оказалось, царь ничего не забыл…

Прошел яблочный Спас, накануне Успенья на подворье Апраксиных неожиданно появился Меншиков.

За последние год-два этот сметливый проныра вошел в доверие к Апраксину, особенно после памятной осени, когда разгорелась война с Софьей. Приворожил он Федора Апраксина беспредельной собачей преданностью царю, способностью интуитивно предугадывать малейшие его желания и капризы и мгновенно их исполнять.

Распахнулась дверь, в светелку, как кот, впрыгнул Меншиков.

— Здорово, Федор Матвеевич, как живется-можется?