Некоторые переулки действительно размечали по «копью, положенному поперек седла». Вот только на них уже образовалось движение в обе стороны. Впрочем, встреченные нами верховые дворяне письками с нами не мерялись и добровольно прижимались к стенам, пропуская. Нюх у них, что ли на титулы? Я же без короны катаюсь. Мне раньше казалось, что средневековый народ бла-а-ародный агрессивней был. С амбициями, типа «ндраву мому не перечь», машину мою не подрезай…
Кстати я ожидал и большей грязи на улицах, которые мы проезжали. Однако все было замощено круглым булыжником с наклоном к оси дороги — ливневая канализация, как пишут в наших монографиях. Как в Германии мешочки под хвосты лошадям тут не надевали, но пару раз встречались ручные тележки сборщиков навоза с улиц. Огородники, наверное. Помню, в нашем дачном кооперативе именно конский навоз очень ценился «отдыхающими» на грядках. И действительно, зачем разбрасываться ценным удобрением в эпоху господства «навозного животноводства», где мясо и молоко — продукт побочный.
Рыночная площадь открылась совершенно неожиданно. Нет тут прямых улиц, все кривоколенные. Наверное, такие оборонять легче? Потому что в остальных случаях на таких магистралях все дается труднее.
Большая площадь вся была заставлена рядами торговых лавок, закрытых от солнца парусиной. В дальней от нас стороне высилась громада недостроенного собора, уже возведенная метров на восемь в высоту. Но нам туда пока было не надо. Организацию благодарственного молебна мы возложили на дона Саншо. А вот этот синий навес по левую сторону, под которым стояла банко менялы, нужен был мне в первую очередь.
На скамеечке под навесом сидел, слегка раскачиваясь, глядя в пространство и беззвучно шевеля губами похожий на попугая-хохлоча типичный еврей с седыми аккуратно завитыми пейсами, крючковатым носом, круглыми пронзительно-грустными глазами — маслинами и длинной узкой бородой а-ля Хоттабыч. В ермолке и неопределенного фасона черном халате. Совсем без охраны, на удивление. Все же тут деньги должны быть в солидных для грабителей количествах.
Мы с Микалом перед лавкой спешились, передав поводья стрелкам.
— Что желает Ваше Высочество от старого еврея? — спросил меняла на языке франков, вставая и низко кланяясь.
— Разве вы меня знаете? — ответил я вопросом на вопрос, поправляя ножны меча.
— Весь город знает, что к нашей дюшесе* приехал племянник принц, который без пяти минут рей* Наварры. Могучий молодой красавец, который снимает на ночь сразу полтора десятка лучших в городе жриц любви и извращенно заставляет их мыться, — легкая улыбка скользнула по его пухлым губам. — Так чем вам, Ваше Высочество, может быть полезен старый Ёся?
— Я хочу поменять золото на серебро, достопочтенный Иосиф. Это возможно?
— Почему нет? Вы таки обратились по нужному адресу. Давайте пройдемте в лавку, не здесь же светить золото. Этот металл любит тишину и полумрак.
Меняла снова поклонился, достаточно низко, в пояс, и пригласил нас жестом проследовать внутрь лавки, из которой по этому же жесту выскочил громадный детина в кожаной кирасе. На голове его красовалась мисюрка* с арабской вязью по золоченому ободу без бармицы*, больше похожая на железную тюбетейку, из-под которой вырывались на свободу непокорные черные кудри. В руках он держал увесистую дубинку, окованную тремя железными кольцами, а на поясе висел короткий широкий меч. Ага… вот и охрана. Бейтар, епрть. Хорошо, хоть кланяется.
В лавке менялы под низким потолком с паутиной по углам действительно царил полумрак. Посередине стоял небольшой квадратный столик со столешницей из цельной доски. И два табурета под ним. В углу — большой плоский сундук. На нем маленький сундучок с полукруглой крышкой. На сундучке большая плоская шкатулка. На противоположной от двери стене висел простенький гобелен, изображающий скромно полураздетую Юдифь, держащая за волосы голову Олоферна. А что? Оригинально. Сюжет и для хозяина символический и церковь никак не придерется — так как сюжет БИБЛЕЙСКИЙ. За гобеленом, возможно, была еще одна дверь. Не для всех. В целом обстановка производила впечатление честной бедности.
Меняла подождал, пока я сяду. После чего заявил.
— Обычно я беру за обмен восемь долей из ста. Вас устраивают такие условия, Ваше Высочество? — и снова поклонился.
Я кивнул.
— Вполне. Хотя не скрою, что хотелось бы меньше платить за обмен.
— Это общее положение вещей в этой стране, — уверенно сказал меняла, как объявил «Сталинград» в преферансе.
— Понятно, — хмыкнул я, — и тут картельный сговор.
После меняла разложил на столе кусок зеленого сукна, на который я выложил из кошелька на стол трофейное золото — четыре золотых франка. Пояснил.
— Два мне поменять целиком на оболы*. И два — на денье*.
— Куда так много разменной монеты? — поднял меняла седую бровь.
— С девочками рассчитаться, — усмехнулся я, возвращая ему подколку про мои банно-половые извращения, — за баню.