Фебус. Принц Вианы (СИ)

— Садись, дитя мое, — непроизвольно вырвалось у меня, так как я неожиданно для себя обнаружил, что смотрю на нее снисходительными глазами старика, а вот тело мое только по пояс деревянное, а ниже очень даже я ей ровесник.

— Можете называть меня Франциск, Иоланта. Так о чем мы говорили?

— О музыке, — выпалила девушка. — Вы возите свою деревянную флейту с собой?

Я призадумался. Скорее всего, флейта принца осталась с остальными вещами трофеем Паука. Но точно я об этом не знаю.

— Деревянную нет. Только кожаную, — пошутил я озорно и двусмысленно, как не привык шутить даже в третьем тысячелетии.

Меня явно накрывают юношеские гормоны. Мне совсем не нужна интрижка с внучкой приютившего нас барона, особенно в нашей непростой ситуации? Разум-то это хорошо понимал, но тело рвалось в бой.

— Я умею играть на свирели, меня в монастыре научили, — продолжила девушка свой щебет. — А вы научите меня играть на кожаной флейте?

Прозвучала даже не просьба, а требование. О, боги, она или наивна до безобразия или слишком искушенная развратница, которая сама меня соблазняет. Поди, вот так пойми сразу.

Микал появившийся на наши глаза с известием, что бочка готова и горячей воды запасено достаточно, оборвал этот странный флирт прямо на взлете.

Отмокал в бочке я долго, все равно одежды мои унесли стирать.

Баня местная оказалась похожей на японскую, только совсем без эстетизации страны Восходящего солнца. В помещении рядом с кухней, в большую сорокаведерную бочку поставили скамеечку и все покрыли полотном, чтобы мое высочество попку себе не занозило. Туда набулькали горячей воды деревянными ведрами, разбавили холодной до приемлемой температуры и извольте принимать водные процедуры.

Первый кайф от процесса я ощутил, отмокая от лесной грязи, да и вообще от всего накопленного до меня этим телом — в это время, в этом месте католицизм отрицательно относился к телесной чистоте. Это вам не Русь с ее культом бани. И даже не Византия, бани которой сейчас называют турецкими. Сейчас — это в двадцать первом веке. Вот я уже и во временах путаться стал. Симптом, однако.

Потом заметил, что пропал Микал и моя одежда.

Появившийся раб сказал, что одежда моя в стирке, зато он нашел тут настоящую морскую губку и сейчас ей меня ототрет, если я, конечно, не боюсь, что через отмытые поры в меня проникнут все возможные болезни. И раздевшись до пояса, стал работать банщиком. Ошейник, как оказалось, на нем был. Замшевый. С наполовину стертым беарнским тавром — два быка идущие влево, оглядывающиеся, один над другим.

Эх, сейчас бы гель для душа, да хотя бы примитивное хозяйственное мыло. Но и так было неплохо. Особенно, когда кухонные мужики стали приносить новые порции кипятка.

Вымыть мне волосы пришла толстая грудастая баба в неопределенном возрасте, принеся с собой настой ромашки. Сняла под присмотром Микала с меня повязки и сказала.

— Можно.

И мои волосы неторопливо умастили каким-то маслом. По запаху — ореховым. Помассировали голову. Смыли водой с ромашкой. Потом еще раз — ромашкой только. И лишь затем, используя десяток деревянных гребней с разной толщиной зубьев, она осторожно и ласково расчесала мои длинные волосы. И ушла с поклоном, явно довольная своей работой.

— Догони ее, дай серебряную монету, — приказал я Микалу, когда за этой бабой закрылась дверь. — А то обо мне черте что подумают. Нам это надо?

— Не чертыхайтесь, сир, — с укоризной крикнул Микал уже из дверей. — Грех это.

Вернулся он с большими простынями, одной из которых вытер меня почти насухо, а вторую выдал укрыть наготу.

Тут же ввалились в помещение кухонные мужики барона с новой порцией горячей воды, трехногим столиком, креслом, сидром и сыром. Все расставили по-быстрому и убрались с глаз долой.

Микал, раздевшись и добавив горячей воды, с криком наслаждения залез в бочку. В ту же воду, в которой до того мылся я.

— Что, хорошо? — спросил я его.

— Не то слово, сир. Как в раю. Эх, banyku бы сюда нормальную. Как в детстве, с паром, s venichkom.

Заедал я сидр сыром и смотрел, как Микал отдирает с себя грязь пучком рваного лыка. Тратить на себя губку он не посмел.

Потом принесли мне одежду. Не мою. Но моего размера. Цветов Неаполитанского королевства.

Белье — тонкого льна короткая рубаха-камиза и нечто вроде трусов-боксеров до середины икр с подвязкой над коленом, под названием «брэ».

Шоссы — чулки тонкого сукна. Одна штанина сине-желтая, разделенная по вертикали, другая — красная.

Пуфы вислые без наполнения, по цвету синие, в разрезах желтые, а гульфик красный, что меня отдельно повеселило.

Приталенный жакет на крючках от горла до пупка — ниже баска, но рукава еще привязные, и если их пришить, то назывался бы колет. Синего цвета, набитый паклей как ватник, с вертикальными швами.

На голову синий бархатный берет на красном околыше. Без перьев. Но крепления для пера есть.

Кое-где сукно побито молью, но если особо не приглядываться, то и не видно. Наверное, это остатки одеяний двора Рене Доброго сохраненные бережливым управляющим.