Фазиль. Опыт художественной биографии

«В 1946 году страну постиг неурожай, и народ, наголодавшийся в войну, снова стал страдать от сильного недоедания. Наша организация, занимаясь пропагандой, рассылала фотографии парадов и демонстраций во все страны. Однако почти все снимки демонстрации 7 ноября 1947 года наше начальство забраковало, и их никуда не послали. „Почему?“ — недоумевал я, глядя на снимки обычных для меня колонн рядовых москвичей. „А ты вглядись повнимательней“, — посоветовал мне кто-то из старших и опытных. Я вгляделся внимательней и ужаснулся: на фоне ГУМа брели бедно одетые шеренги тощих полудистрофиков с вымученными улыбками. Что и говорить, сквернейшая пропаганда для Запада!»[17]

Фазиль тоже участвовал в ноябрьских торжествах, и был одет, конечно, ничуть не лучше других (он всю жизнь оставался абсолютно равнодушным к своему внешнему виду; сначала носил то, что покупала ему мать, потом — жена). Да и питался тоже скверно, хотя кое-какие посылки с родины получать удавалось; богачей среди родни не было, побаловать ничем особо не могли.

Зато появилось нечто вроде новой буржуазии. Как писали Сталину обиженные этим современники:

«Спекулянты, а также работники детских садов, столовых, пекарен, магазинов за время войны разбогатели на крохах рабочих. Директора детских садов, а также их повара, отнимая у детей принадлежащий им паек, заимели по 50–100 тысяч рублей. Сейчас покупают дачи <…>. Продавцы магазинов, бывшие уборщицы, заработали золотые часы своим обвешиванием и не давая сдачи покупателям» (из книги «Москва сталинская…»)

«За период Отечественной войны в результате материальных и других трудностей распространились внутри страны злодеяния, которые наносят огромный ущерб нашему народному хозяйству. Имеются в виду: блат, взятки, спекуляция, хищение, присвоение государственной собственности, злоупотребление занимаемым положением, вымогательство, рвачество и т. д. и т. п. Имеются и такие лица, которые воспользовались эвакуацией, оккупацией, разрушениями, чтобы завладеть огромным имуществом».

Москва стала настоящим городом контрастов — чуть не единственным в Союзе. Вовсю работали рестораны. Практически открыто продавались вывезенные из Германии ценности. Жёны ответственных работников и деятелей культуры щеголяли в золоте и мехах по новоназванному в июне 1946-го проспекту Калинина — бывшей Воздвиженке.

Это немедленно нашло отражение в массовом фольклоре, который по преимуществу имел антисоветский характер. На мотив знаменитой, идеологически выдержанной песни из кинофильма «Веселые ребята» несознательные граждане пели:

Легко на сердце от каши веселой,
Она скучать не дает нихрена.
И любит кашу директор столовой,
И любят кашу обжоры-повара.

Для Искандера, который столкнулся с картинами этого локального пира во время чумы, ничего не могло быть более чуждым.

Ну, и несколько штрихов к культурной картине тех лет. Тоже невесело. Постановлением ЦК ВКП(б) признано, что вторая серия фильма «Иван Грозный» (постановка Сергея Эйзенштейна) не выдерживает критики ввиду ее антиисторичности и антихудожественности. Сталин заявил на заседании Оргбюро ЦК в августе 1946 года: