Фавор и опала

— Скажите мне, насколько справедливо, достоуважаемый барон, — обращался в то же время к Андрею Ивановичу герцог де Лириа, — говорят, будто уже сделано распоряжение о новых назначениях: князя Алексея Григорьевича — генералиссимусом, князя Ивана Алексеевича — великим адмиралом, князя Василия Лукича — великим канцлером, князя Сергея Григорьевича — обер-шталмейстером, а Марью Григорьевну Салтыкову — обер-гофмейстериною?

— Не слыхал, почтеннейший герцог, ничего не слыхал об этом, но в возможности ничего нет сомнительного, принимая в соображение высокие качества сих персон, достойно ценимые всем светом.

— Не могу не сообщить вам, барон, как персоне, от которой у меня нет ничего сокровенного, — продолжал шептать на ухо Андрею Ивановичу граф Вратиславский, — что я намерен осведомить моего августейшего государя о достоинствах князя Ивана Алексеевича, о его уме, влиянии и добродетелях, в надежде, что его величество Пётр Алексеевич будет весьма доволен, если его фаворит-свойственник получит какой-либо знак расположения императора.

Андрей Иванович выразил такую нелицемерную радость, как будто дело шло о награде его самого или его сына. Впрочем, он и не мог удивиться — ещё задолго он знал от верного человека из австрийского посольства, что граф Вратиславский уже писал о необходимости пожалования, ввиду неограниченного влияния, Ивану Алексеевичу титула князя Римской империи и вместе с тем того княжества в Силезии, которое было подарено князю Меншикову.

— Завтра я посылаю в Вену нарочного гонца, так не будет ли от вас какого поручения, Андрей Иванович?

— Просил бы только представить его императорскому величеству мои нижайшие уверения в глубочайшей преданности, — с низкими поклонами просил Андрей Иванович и при этом добавил: — А кого изволите посылать, милостивый граф?

— Человека надёжного, который может дать все необходимые объяснения как очевидец, свояка своего Милезимо…

— И скоро он выезжает? — любопытствовал Андрей Иванович.

— Завтра, как можно ранее.

А между тем к другому уху вице-канцлера уже совсем примостился герцог де Лириа с таинственными вопросами: зачем наряжено на торжество такое значительное количество войска — целый батальон гренадер в 1200 человек. Любопытен очень был герцог де Лириа, не устававший вечно допытываться, как, что, почему, зачем, и отписывавший обо всём своему двору.

Под влиянием ли торжественного обряда, или от принуждённости жениха и невесты, или оттого, что это был первый зимний бал и танцующие ещё не спелись, но первый контрданс тянулся лениво; пары кружились, делали реверансы вяло и неохотно. Одной только бабушке, государыне-инокине, он доставлял истинное наслаждение. С широко раскрытыми от изумления глазами она с какой-то жадностью следила за всеми движениями танцующих. В её время, во времена её молодости, таких зрелищ не бывало.

Более оживлённо начался второй контрданс, в котором ударь танцевал с тёткой, цесаревной Елизаветой Петровной.

— Что, Лиза, теперь довольна мною? — спрашивал государь, по-прежнему наклоняясь и заглядывая в глаза тётки.

— Чем же, государь?

— Как чем? По твоему совету выбрал невесту.

— Я, государь, не выбирала вам невесты.

— Не выбирала, а помнишь, когда отказалась быть моей женой, тогда посоветовала выбрать кого-нибудь из девушек.

— Это правда, государь, но выбрать именно княжну Катерину я вам не советовала.

— Разве ты недовольна моим выбором?

— Нет, государь, не то что недовольна, но я её не настолько знаю, чтобы советовать, — уклонилась цесаревна.

— А я на тебя, Лиза, сердит, — снова начал государь, возвращаясь к своей даме.

— За что, государь?

— Во-первых, за то, что ты называешь меня государем, а не по-прежнему Петрушей.

— Теперь вы жених, и мне неприлично быть с вами по-прежнему, как с мальчиком.

— Для тебя, Лиза, я всегда буду прежним и прошу тебя по-прежнему же называть меня Петрушей.

— Хорошо, Петруша, за что ж ещё ты сердишься, во-вторых?

— За то, что ты живёшь в своём Покровском, а не здесь.

— Мне жить здесь невозможно, Петя.

— Почему?

— По очень простой причине — жить нечем. Знаешь ли, Петя, что у меня иногда не бывает соли к обеду? Такая скудость во всём… Долгоруковы захватили все доходы государева дворца.

— Не я, Лиза, виноват в этом. Я не раз приказывал исполнять все твои требования, да меня не слушаются… но скоро, скоро я найду средства разорвать свои оковы… — проговорил отрок-государь, с какой-то злобой взглянув на будущего тестя и невесту. Во всём его лице, в тоне голоса проявились теперь те же порывы необузданного гнева, которые бывали нередки у его дедушки и отца.

— Что ты, Петя? — испугалась цесаревна. — Да ты не любишь вовсе своей невесты?

— Не люблю.

— Так зачем ты женишься?

— Надо, Лиза, я должен жениться…

Контрданс кончался, и государь поспешил проговориться тётке:

— Знаешь что, Лиза, я женюсь на Долгоруковой, а ты выходи замуж за Ивана — мы всегда будем вместе.

— Ах, Петя, Петя, ты опять за своё. Говорила я тебе, что ни за кого не пойду, а за твоего Ивана и подавно.