Фауст и физики

В пьесу войдет шум толпы и ирония черта, «теченье строгих дум» и любовные приключения. Она соединит незнание юности и скептицизм зрелости, она будет тянуться к целому и исследовать «единичное».

Директор заключает:

Весь мир на сцену поместите,
Людей и тварей пышный ряд —
И через землю с неба в ад
Вы мерной поступью пройдите!

Правы оказываются все трое. Прав поэт, прав комик и прав директор. Истина отражается в трех мнениях, каждое из которых есть часть ее.

Так в прологе намечается поэтика «Фауста».

«Каждое искусство, — писал Гёте, — требует целого человека,его возможная высшая ступень — все человечество».

Сам Гёте брал Фауста в целом— он ничем не гнушался в нем, ничего из него не вычеркивал. Он проходил вместе с Фаустом «через землю с неба в ад» — и эти земля, небо, ад были землею, небом и адом души Фауста.

В этом аду встречались даже черти. Как и Шекспир, который, не страшась, вводил в свои пьесы призраков и ведьм, Гёте ввел в «Фауста» «тварей пышный ряд». Они нужны ему были не для украшения. Фауст общался с ними, как с зеркалами своего духа. Это были отражения его мыслей, это были его мысли, его желания, его низкие помыслы.

Они сталкивались с высокими. Они воевали с ангелами, они изрыгали огонь и яд, но это был яд, который носил в себе разум Фауста.

Гёте «дробил» Фауста на множество лиц, но это был один Фауст, целый человек.

И вся трагедия Фауста стремилась к целому, к завершению, к обнаружению идеала.

Но она шла к нему через распад Фауста, через процесс, который был жизнью его, погибающей и воскрешающей, как Феникс.

Этот процесссоставляет канву трагедии Гёте.

«На уровне самого высокого творчества, — писал Винер, — процесс созидания представляет собой не что иное, как глубочайший критицизм».

Этот критицизм и движет Фауста.

Процесс творчества Фауста (а в пьесе Фауст творит и созидает себя) — это столкновение его «двух душ», это отбрасывание Фаустом чего-то в себе.

Вся трагедия Гёте написана как большой спор.

Человек в ней не удовлетворяется однойистиной, однойволей. Он исходит из многозначности истины. Он обнаруживает эту многозначность в себе — вот отчего он так многолик,вот отчего реальное соединяется в нем с фантастическим, а бог — с чертом.

У Гёте даже мысли Фауста получают свое лицо.Спор происходит внутри Фауста, но он разыгрывается, как живое действие.

Действие исходит из внутреннего противоречия и соединяется с противоречием мира. Спор природы и спор человека разыгрываются как одна драма.

Они объединяются в Фаусте, они созидают, творят его, и они же творят пьесу Гёте.

Пролог в театре сменяется прологом на небесах. Снова несколько голосов составляют хористины. Снова бог сталкивается с чертом и идет спор — выяснение того, кто прав. Прав бог? Прав черт? Это мы еще посмотрим, говорит Гёте.

И правы оказываются и тот и другой.

Главному спору — спору самой жизни Фауста — предшествуют эти два спектакля на земле и на небе. Сначала на земле говорят поэт, комик и директор, потом на небесах пикируются бог и черт.

Этот спор «там» и «здесь», как в фокусе, сходится в первом монологе Фауста.

В келье один Фауст. Но его монолог — это диалог двух Фаустов, двух его душ, живущих в одной и жаждущих разделения. Они то обращаются к Макрокосму, то к Микрокосму, то парят, то низвергаются, то смеются, то плачут.

Фауст вызывает на свидание Духа, и он же прислушивается к голосам на улице. Он слышит зов гармонии — звон колоколов, и «гнет мелочей» отрезвляет его. Он хочет верить и не может верить, он подносит к губам фиал с ядом и отталкивает его.

Черта еще нет в пьесе, но он уже сидит в Фаусте. Потом Мефистофель напомнит Фаусту о фиале с ядом.

Ты подсматривал? — спросит Фауст. Но зачем черту подсматривать? Он давно уже знает все о Фаусте, он — в нем самом.

Черт то «входит» в Фауста, то «выходит» из него.

Когда Фауст дерется с братом Маргариты Валентином, черт тоже держит его шпагу. Они держат эту шпагу в однойруке. Валентин это чувствует. «Сам черт дерется здесь!» — восклицает он.

Переодевшись, черт заменяетФауста для его ученика. Ученик и не подозревает, что перед ним дьявол. Он с благоговением выслушивает его ученую речь.

Кстати, Мефистофель образован не хуже, чем Фауст. Он знает латынь и логику, он может произнести речь, которой позавидовал бы современный физик. Вот его рассуждения о свете и тьме: