Фауст и Архимед

Диш стал намечать контуры более сложного решения; но его манипуляции с моделью не всегда корректны. Например, финал «Концлагеря» не устраивает меня в той же степени, в какой я восторгаюсь всем остальным в романе. Заявление «Если в этой вселенной я должен умереть, такая вселенная меня не интересует» трагично лишь в рамках такой вселенной. Самое нелицеприятное, что я могу позволить себе написать об обоих авторах, это процитировать высказывание одного моего приятеля, не знакомого лично ни с тем, ни с другим, и чьи чувства относительно финала «Концлагеря» совпадают с моими: «Такое впечатление, будто бац! — и не Диша, а Желязны читаешь».

Пока я не могу сказать, что состояние модели Диша всецело отвечает решению задачи. Джудит Меррил в своей рецензии употребила оборот «отчаяние эрудита»; но, когда Диш демонстрирует решение, оно всегда ура-оптимистическое, даже если не особенно внятное. Возможно, дело именно в контрасте между ясностью постановки задачи и расплывчатостью финального оптимизма. Тем не менее, модель Диша позволяет сделать следующий вывод: искать спасение должно там, где обретаешь максимальное знание.

Сколько бы его ни клеймили шарлатаном, но за мудрость, заключенную в его книгах, ответственность должна лежать на Фаусте.

V

Так как у Фауста был быстрый ум, склонный и приверженный к наукам, то вскоре достиг он того, что ректоры стали его испытывать и экзаменовать на степень магистра... Таким образом, изучив достаточно свой предмет, стал он доктором богословия. При этом была у него дурная, вздорная и высокомерная голова, за что звали его всегда «мудрствующим».

История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике. Напечатано во Франкфурте-на-Майне Иоганном Шписом, 1587. Пер. Р. В. Френкель.

Согласно легенде, под конец жизни Фауст служил придворным магом у одного из немецких баронов. Однажды на вечерней трапезе, выглядя крайне озабоченным, Фауст объявил своему покровителю, что занят сложнейшей алхимико-магической работой, и не исключено, что не доживет до утра. Ночью замок «испытал превеликое сотрясение»; прибежав на шум, слуги барона обнаружили, что лаборатория Фауста разнесена в пух и прах, а сам доктор лежал мертвый со свернутой головой. В этом увидели руку дьявола. Считалось, что ночью истек срок договора Фауста с князем тьмы, и дьявол явился забрать причитающуюся ему душу доктора. Нетрудно понять, что, скорее всего, произошло на самом деле. Фауст экспериментировал со взрывчатыми веществами и перед опасным опытом предупредил своего, как сказали бы сегодня, спонсора. (Примерно в то же время в Италии Леонардо конструировал боевые машины по заказу Борджиа.) Эксперимент окончился катастрофой; взрыв разнес лабораторию Фауста вдребезги и свернул доктору шею.

Апокрифическая история о смерти Архимеда совершенно иная. Архимед чертил круги на сиракузском песке, когда город штурмовала римская армия. Хотя войскам было приказано захватить Архимеда живым (спроектированные им катапульты и параболические зеркала, будто бы способные поджечь корабль при входе в гавань, стоили римлянам двух недель осады), римский пехотинец не узнал Архимеда в скромно одетом старике, водившем по песку прутиком, и убил мудреца, когда тот приказным тоном сказал ему отойти и не застилать солнце.

Фауст пал жертвой собственного знания, вырвавшегося из-под контроля.

Архимед погиб, не прерывая поиск знания до последнего; причина смерти — в недостаточном понимании мира за пределами круга своих интересов.

По мере расширения круга наших интересов трагическая судьба Фауста представляется более значительной; к ней обращаются авторы столь разные, как австралиец Патрик Уайт и американец Уильям Гэддис. Даже если Фауст на самом деле был шарлатаном — то есть, если дар Мефистофеля оказался не таким действенным, как сулилось, и доктор не был «всецело счастлив», — все равно история его шарлатанства, изложенная на различных языках, в течение пяти веков находила отклик у европейской интеллигенции.

Диш и Желязны глубоко впитали эту традицию. Непосредственно посвященный данной теме рассказ Желязны «Спасение Фауста» я перечитывал несколько раз — и вынужден признать, что это единственная его вещь, концовку которой я нахожу не вполне ясной.

Диша и Желязны волнуют, по сути, те же вопросы, что и современную интеллигенцию. Наибольшее число приверженцев фантастика имеет в старшей школе, колледжах и университетах, и популярностью своей оба наши автора обязаны той легкости, с какой интеллектуально озабоченная — назовем это так — аудитория идентифицирует себя с их персонажами.