Фауст 4.0

— Ну, так о чём вы разговаривали? — Аккуратно подталкивал меня очкарик в нужную сторону.

— Ну, вы же в курсе, что он был геем. Постоянно клеился ко мне. Предлагал сходить в ресторан, а потом покувыркаться в каком-нибудь отельчике. Но знаете я не этого… не педик я в общем, — При слове педик очкарик вздрогнул словно от смачной оплеухи. Обвиняюще посмотрел на меня, но не прервал.

Эх, старичок не по душе тебе ругань, это я ещё полтора часа назад заметил. Неужто у тебя нервы стальные? А как тебе вот это:

— А он был закоренелым педрилой. Ну вы знаете наверное кто это такие, это когда мужики друг друга в очко ебу…

— Хватит паясничать! — Рявкнул очкарик. Наверное, у него нервы все-таки не железные, не выдержал столько пошлостей и матов за эти два часа (именно столько и длился допрос, замаскированный под добродушную беседу).

Наконец-то я его вывел! У меня вообще то талант — доводить людей до белого каления. А очкарик крепким типком оказался — два часа не ломался…

— Самарин, вы можете разговаривать, исключая из своего лексикона бранные слова? В конце концов, вы же интеллигентный цивилизованный человек! И отвечайте, пожалуйста, по существу, без излишних комментариев и деталей! — По физиономии старика было видно, он раскаивался за то что не сумел сдержать себя в руках.

Уже спокойным голосом он продолжил:

— Дмитрий, вы мучаете как себя так и меня. Вы наверняка устали. Так помогите нам выяснить — при каких обстоятельствах исчез Керемянский.

Вот паскуда старая! Это же вы его и замочили! Тебе теперь не гей нужен, тебе я нужен. Хочешь что бы я рассказал тебе о нашем разговоре? Ты же сука всё знаешь, по твоему фейсу вижу — хочешь меня за базар потянуть. Ведь ты мне так никаких обвинений и не предъявил! Хотя ты, старпёр вздрюченный, в курсе моих шалостей с жучками и документацией шефа. Да и про письмо тебе всё известно. Что же ты два часа мне тут мозги промывал своими любезностями? Фаустом интересовался? О детстве моём спрашивал? В доверие втиралась, калоша дранная!?

Может я и тормоз — не говорю то, что тебе уже давно известно. Тебе всё равно старик не понять. Хоть корпорация купила мой мозг, но душа не продаётся! Есть ещё такие понятия как совесть, принципы, честь. Один раз я повёлся на ошейник с позолотой — стал корпорантом, но больше этого не повторится.

Ждешь, что меня пробьёт слезой, и я резко пойму, что корпорация лучше родной семьи? Сквозь слёзы и сопли расскажу как злостный педик Керемянский пытался совратить меня с пути истинного? А ты погладишь меня по головке, немного пожуришь, скажешь, что глупый я и должен был обо всём рассказать сразу. Но ведь ты добрый, обязательно простишь. Назидательно погрозишь пальчиком, что бы больше так не делал и с широкой, добродушной улыбкой отпустишь к себе в кабинет. Мы ведь с тобой одна семья, и друг о друге заботиться должны!

А я тебе ни хрена не скажу! Хочешь — стучи директору! Хочешь — трави на меня своих амбалов переростков! Да, пожалуйста! Только вот ты не знаешь то, что известно мне — Фауст перепрограммирован. Пусть твои перекаченные шавки только дотронутся до меня и ваш великий, незабвенный Рим тут же разорится. Да и счета в банках у всех корпорантов аннулируются. Все на помойку отправитесь, милостыню просить будете! Ну, давай же — наедь на меня!

Только учти — кончилась лафа. Хватит! Захомутали Спирита! С ног до головы обложили дерьмом! Достали! Мне плевать, чем закончится этот допрос, ой прошу прощения — разговор двух сотрудников по душам. Насрать на тебя и на корпорацию. Я сегодня же увольняюсь. Возвращаюсь к прежней жизни!

— Слушай очкарик, надоел ты мне. Пойду я, пожалуй, а то дел не впроворот. Фауста нужно дорабатывать. Так что будь здоров, не кашляй. — Надо было видеть лицо старика, за два часа общения он привык к грубости с моей стороны. Но такое он по видимому ни как не ожидал!

Руки очкарика затряслись, весь красным стал как рак. Казалось ещё секунда, и он набросится на меня с кулаками.

Когда взорвётся кипевшее в нём дерьмо я бы хотел быть от этой комнаты как можно дальше. Так что взрыва я ждать не стал а быстро поднялся со стула и и покинул опостылевший кабинет. Очкарик не проронил ни слова мне в след.

Наверное, теперь я точно труп. Ходячий покойник. Я только что забронировал могилу на ближайшем кладбище.

Жаль, ведь жизнь, как ни крути — кульная штука. Особенно теперь, когда я вновь стал самим собой, после трёхгодичного летаргического сна… Стал тем, кем был Спирит всю жизнь — чертовски дерзким сукиным сыном…

«Глендж» — отличная штука, но наверно я зря запихал себе в желудок сразу три капсулы.