Фатальный Фатали

А на витринах магазинов на Невском проспекте в Петербурге, куда доставили пленника, - портреты Барятинского и Шамиля. Как неразлучных друзей. Так всегда: крепко повздорили, а потом друзья на всю жизнь; и кровь лилась, и было избиение ста мюридов, и три женщины вышли из крепости, чтоб сразиться, и повисли на штыках апшеронцев, яростно отбивался Шамиль, последний взмах штыка шестидесятилетней войны, и даже обмануть пытался Барятинский Шамиля, - князь вычитал, что солнечное затмение предвидится, и послал Шамилю сказать, что прикажет солнцу скрыться, а потом открыться, так что не связывайся, мол, со мной, сдавайся, пока голова цела, я всемогущ и прочее, а Шамиль ответит: "Знаю по календарю, что это будет".

"И чего упрямится?" - негодовал Барятинский.

Откалывались от Шамиля племена, особенно после падения Ведено; депутации от чаберлоевцев, андийцев, технуцальцев, аварцев, а потом хушетцы принесли покорность.

Бегут верные сподвижники: Кибит-Магома Тилитлинский, а в доказательство удержал у себя почтенного наставника и тестя Шамиля Джамалэддина, старшего своего брата; и третий его брат Муртузали, телохранитель Шамиля, бежал, и казикумухец Афенди, с кем Шамиль делил задушевные свои помышления, советник и любимец; и гехинский наиб Али-Мирза Хабан-оглы, и маюртупский наиб Осман, и пятисотенный Лапи Лачин-оглы, каждый обманным путем. А тут еще чохский наиб Исмаил, а с ним и переметнувшийся бывший изменник султан Элисуйский берутся вступить в переговоры с Шамилем, склонить к покорности! И бурный Койсу одолен. "Легче победить армию, - говорил Шамиль, - чем ступить на наш берег"; и, зря опершись на винтовки, в разноцветных чалмах и чохах, злорадно улыбались мюриды, - ни один не сдастся, все погибнут на штыках. И полное прощение обещано Шамилю! и дозволение ехать в Мекку со всей семьей и с письменным обязательством жить там безвыездно, а дорога за счет средств императора, и ответ Шамиля (можно ли верить?!): сабля наострена и рука готова!

Что ж, и команда к штурму. И никаких условий: безусловная сдача. И верхом на лошади выехал Шамиль из крепости в окружении горстки мюридов, а пред Барятинским слез с коня.

И кому-то печаль - так и остался со взмахом штыка: не в кого, увы, вонзить.

Вся канцелярия будет отмечена, и Фатали получит орден святой Анны, все же не последней, четвертой, а третьей степени. А разве Колдун упоминал Анну? "Неужели никогда?!" "Андрея?! Самый высший?!" - Колдун от хохота прослезился аж! "А если чудо?" - Почти седой, а ребенок.

Но до пленения еще очень далеко, а Шамиль сражается, он в силе (и будет в Тифлисе Гунибская улица у подножья горы Святого Давида).

С Фазил-ханом смотрели "на театре" представление; здание только что построено. Фазил-хан устроился секретарем у Ханыкова, помог ему получить из Карабаха "сажен десять надписей из Бердаа", полтыщи лет им! договорился, чтоб срисовали со стен заброшенной крепости Чирах-Кале близ Кубы куфическую надпись и доставили в Тифлис, и еще списка с большой куфической надписи на третьих южных вратах Дербента и с надписи на гробнице некоего Меймуна (?!), жившего здесь восемь веков назад (с помощью Ханыкова устроился преподавателем фарси в шиитское училище).

"Но Меймун - это обезьяна!" - удивлялся Ханы-ков, но Фатали прервал рассказ Фазил-хана, ибо началось представление "Ночь перед свадьбой, или Грузия через тысячу лет". Но Фазил-хан успел шепнуть: "Ну вот, мы с тобой были на тысячу лет в прошлом у некоего Меймуна, а теперь оказались на тысячу лет впереди и сидим в партере!"

- Молодец граф, сочинил смешную сказку, - хвалит Фазил-хан Соллогуба (не за нее ли пожалована будет графу золотая табакерка с бриллиантами и императорским вензелем?). - И героя своего назвал нашим персидским именем, Кейхосров! И он женится на прекрасной Кетеване! Жених напился на радостях и проспал тысячу лет, эх, нам бы такой счастье, да, Фатали, ты б согласился?! Проснулся - не узнает Тифлиса!... Это я не тебе рассказываю, а Тубу-ханум! Да, не узнает Тифлиса, всюду женщины большими начальниками стали, а над городом летают хитро построенные аппараты, вроде птиц. И в звании уездного предводителя дворянства - Шамиль!

- Как? Он тоже тысячу лет проспал?

- Не этот Шамиль, а его прямой потомок, культурный, воспитанный, дамам ручки целует, почти француз!

ВИКТОРИАЛЬНЫЕ ДНИ

- Это дико, не правда ли? - любит иногда Воронцов поговорить с туземной интеллигенцией. - Ведь обречен Шамиль!

И Фатали согласился: дико! обречен! и вы пресекли - и власть мелких ханств, необузданные деспоты, ночью не уверен, что утром не станешь жертвой дикого разбоя, и орды персидских войск вдруг вторгаются, как саранча. Ваше имя...

- Вы думаете? - на лице наместника изумление, а сам убежден, но его удивило, что эта мысль пришла к Фатали: отыщется сочинитель, какой-нибудь Фе-Фе или Чу-Чу, это они с Ермоловым как-то размечтались, любят таинственными знаками изъясняться еще со времен мятежной юности. Черные глаза, кокетствуют ужасно, Ведьма, Злодейка, - и воспоет Воронцова кавказские подвиги.