Фатальный Фатали

- Ты меня не слушаешь, Фатали, занялся извечными нашими... - И проглотил слово, наслышан о дружбе Фатали с Абовяном. - Я не успокоюсь, пока местная полицейская власть в нашем краю будет в их руках, это ж постыдно для нашего рода! А потом эти крестьяне, сдались они тебе! С тобой потомок карабахских ханов говорит - эй, цени! Нас не будет, волосы на голове рвать будете, а, сняв голову, кому волосы нужны?! Этот мой дядя, нет, ты только послушай о нем! Сделался на старости лет кляузником, всеми недоволен, даже уездным начальником Стейнбеком, фамилия у него такая, никакой он не бек! и его преемником Колубякиным, тоже, скажу тебе, лиса, со всеми хорош, как увидит меня: "О! Мой брат Джафар-Джеваншир! За что я вас люблю, так это за ваше англофильство!" Знает, что я и поныне петербургским английским клубом брежу! "И еще я вас люблю, что вы, - бьет-то куда, лиса! - страстный космополит! Вы и ревностный приверженец исламизма, и готовы по человеколюбию своему стать на колени при христианском молебствии!" А за спиной, его капитан Адыгезаль мне рассказывал, тоже кляузник, каких свет не видал, поливает меня грязью, это его рук дело, очень хорошо земляков я знаю, донос на меня настрочил! Не читал? Нет? Как же так?! И хорошо, что не читал! Почему-то на фарси был донос: мол, я развратен, как сатрап, и покровительствую контрабандистам, ворам и разбойникам! И откуда в крови у моего дяди эта склонность к ябедам и кляузам?! Даже в Тавризе, рассказывал мне сын ширванского хана, покойный Теймур-бек, который тщетно хлопотал за возвращение ему деревень и кочевий, они-то не дураки, чтоб возвращать: с них казна получает полсотни батманов, а в каждом батмане - восемь кило сухих коконов да еще сотни две батманов чистой хлопчатой бумаги! Но я не о том, а о кляузах дяди; в Тавризе он сделался несносным Аббас-Мирзе, грозил самому шаху пожаловаться, а ведь сестра его, тетя моя, - любимая шаха жена! Это и спасло моего дядю от расправы Аббас-Мирзы! Наследный принц взмолился отцу: или он, или я! А после возвращения из Персии до того надоел фельдмаршалу Паскевичу, что его светлость были вынуждены сказать ему: "Сиди смирно, а то вышлю тебя туда, откуда вывел!" И Розен строго предписал ему: "Перестань писать доносы!"

- Но вы, кажется, помирились с дядей.

- Я?! Никогда! Ваш нухинский казий Абдул-Лятиф может подтвердить, умолял, чтоб помирился с дядей, может, и надо помириться, несчастный, рассказывают, переживает, ибо видел во сне незнакомого мясника, а это сон дурной, ангела смерти Азраила видел, он всегда в облике незнакомого мясника! семьдесят пять уже ему. Нухинский казий обнаглел: говорит, и с тетей своей помирись! С тетей, этой старой шлюхой Геохар, известной своими любовными интригами с юных лет, ни одного мужчину не упустит, ни русского, ни даже армянина. Кстати, она хоть и в летах, но предана вашему нухинцу Сулейман-хану со всем пылом страстной молодой женщины! Не знаешь этого пучеглазого интригана? Так тебе и поверили! Это же друг султана Элисуйского Даниэля! Может, и его не знаешь?! Служишь наместнику, а об изменнике Даниэль-султане, перебежавшем на сторону Шамиля, не знаешь?!

- Знаю, очень даже хорошо! А некогда восторгался им: вот она, верность российскому престолу!

- Они ж неразлучные друзья, Даниэль-султан и Сулейман-хан! И еще с ним знаешь кто дружен? Исмаилбек Куткашинский! Не возмущайся, знаю, будешь его защищать, как же, ведь, как и ты, он тоже писака, по весть издал в Варшаве, на французском, еще когда при Паскевиче там служил, в конномусульмаиском полку. Одной рукой царскую линию гнет, пенсию получает за "верную службу", а другой к изменникам царя тянется, так вот... - И горы слов, имен, обид, измен!...

РЕВНОСТЬ

Ханкызы, наша поэтесса Натеван, какое счастье, что ты навестила нас!

Они с Тубу отвели ей самую большую комнату в дальнем конце коридора. У нее в глазах затаилась боль, будто именно ей судьба повелела страдать за интриги и козни своего ханского рода. Они лгали, лицемерили, эти вожди нации, - и ей за это ниспосланы муки?

- Фатали, ты постоянно с нею! - Тубу молча страдает, а Фатали опьянен присутствием Ханкызы и шепчет, шепчет ее стихи, особенно эту строчку: "И я напрасно в этот мир явилась, и этот мир, кому такой он нужен?" И никак ей не вычерпать до самого дна скорбь.