Фатальные стратегии

По ту сторону этой точки лишь события без последствий (и теории без выводов), и именно потому, что они сами поглощают свой смысл, они ничего не преломляют, ничего не предвещают. По ту сторону — лишь катастрофы.

Событие или язык становятся совершенными лишь тогда, когда овладевают своим собственным способом исчезновения, инсценируют его и достигают таким образом максимальной мощности проявления.

Катастрофа — это событие в максимально возможном чистом виде, еще более событийное, чем событие, — но событие без последствий, которое оставляет мир в состоянии саспенса. Раз смысл истории утрачен, раз пройдена эта точка инерции, всякое событие становится катастрофой, становится чистым событием без последствий (но в этом и кроется его мощь).

Событие без последствий — как человек без свойств Музиля, как тело без органов [Делеза], как время без фиксации в памяти [Бергсона].

Когда свет улавливается и заново поглощается своим собственным источником, происходит резкая инволюция времени в самом событии. Катастрофа в буквальном смысле: инфлексия или искривление, из-за чего происходит совпадение начала и конца, они сводятся в одно, конец возвращается к началу, аннулируя его и оставляя место событию, которому ничего не предшествует и за которым ничего не следует — чистому событию.

Это также катастрофа смысла: событие без последствий отличает тот факт, что все причины могут быть ему безразлично приписаны, безо всякой возможности выбора среди них… Его первопричина также непостижима, как и его предназначение. Невозможно повернуть вспять ни течение времени, ни направление смысла.

Всякое событие сегодня фактически без последствий, оно открыто для всех возможных интерпретаций, и никакая из них не способна установить смысл: равновероятность всех причин и всех следствий — многократная и алеаторная атрибуция.

Если вокруг события сужаются волны смысла, памяти и исторического времени, если вокруг результата сглаживаются волны казуальности (а сегодня событие доходит до нас как волна, оно не только «странствует по волнам», оно и есть волна, которая дешифруется не в языковых и смысловых терминах, а только и сразу же в терминах цветового ощущения, осязаемости, атмосферности, в терминах сенсорных эффектов), то это потому, что свет замедляется, и из-за некого гравитационного эффекта свет события, то, что несет его смысл за пределы самого события, свет, носитель сообщения, замедляется, вплоть до остановки, и то же происходит со светом политики и истории, который мы воспринимаем очень смутно, или со светом небесных тел, которые мы наблюдаем лишь в виде тусклого подобия.

Нужно постичь катастрофу, которая подстерегает нас в замедлении света, — чем медленнее свет, тем медленнее он покидает свой источник, — таким образом, вещи и события не позволят ускользнуть своему смыслу, замедлят его эманацию и перехватят то, что раньше они преломляли прежде поглощения его абсолютно черным телом.

Научную фантастику всегда привлекали скорости, превышающие скорость света. Однако гораздо удивительнее был бы регистр низких скоростей, до которых мог бы опуститься свет сам по себе. Скорость света — то, что обеспечивает реальность вещей, так как именно она гарантирует своевременность улавливаемых нами образов. С заметным изменением этой скорости исчезло бы всякое правдоподобие казуальной вселенной. Все вещи интерферировали бы во всеобщем беспорядке. Действительно, скорость света — наша система отсчета, наш бог, она стала нашим абсолютным показателем. Если свет понизится до относительных скоростей, исчезнет трансценденция, не будет больше Бога, чтобы распознать своих, вселенная погрузится в неопределенность.

Именно это происходит сегодня с электронными средствами связи, когда информация начинает циркулировать повсюду со скоростью, равной световой. Нет больше абсолюта, который был бы мерой для всего остального. Но за этим ускорением нечто начинает абсолютно замедляться. Возможно, мы начали абсолютное замедление. Что если бы свет замедлился до «человеческих скоростей»? Что если бы нас охватил замедленный поток изображения, ставший медленней наших собственных действий?

Таким образом, нужно обобщить случай, когда свет доходит до нас от давно уже погасших звезд, — их изображение, прежде чем дойти до нас, преодолевает световые годы. Если бы свет был гораздо медленнее, то множество вещей, в том числе и самых близких, давно бы постигла участь тех погасших звезд: мы бы их видели, они были бы там, но их бы там уже больше не было. И не было бы даже реальное в этом случае чем-то, чей образ еще доходит до нас, когда само оно уже исчезло? Аналогия с мысленными объектами и ментальным эфиром.