Фатальная ошибка

— Очень хорошо, — похвалила она их. — На уровне всего сезона. Остается две недели до отборочных матчей. Вас нелегко будет победить, очень нелегко. Это замечательно! Но в финальных играх чемпионата участвуют еще семь команд, которые, по всей вероятности, готовятся так же усердно. И теперь все зависит не только от физической подготовки, но и от вашего желания. От того, насколько сильно вы хотите, чтобы этот год и эта команда запомнились вам.

Она окинула взглядом блестевшие от пота лица девушек, которые теперь хорошо понимали, что победа дается ценой тяжелого самоотверженного труда. Сначала замечаешь это чувство в их глазах, потом оно захватывает все тело и так интенсивно излучается кожей, что, кажется, ощущаешь тепло.

Хоуп улыбнулась им, хотя чувствовала образовавшуюся внутри брешь.

— Чтобы победить, — сказала она, — нам надо сплотиться. Если у вас есть какие-то сомнения, если вам что-то мешает, лучше сказать об этом сейчас.

Девушки растерянно переглянулись, некоторые покачали головой.

Хоуп не была уверена, дошли ли до них слухи о выдвинутом против нее обвинении, хотя трудно было представить, чтобы разговоры об этом еще не поползли. В некоторых сообществах секретов не существует.

В обобщенном виде реакцию девушек можно было назвать коллективным пожиманием плечами, что Хоуп предпочла расценить как поддержку.

— О’кей, — сказала она. — Но если любую из вас, хотя бы одну, что-нибудь беспокоит, обратитесь ко мне, пока финальные игры не начались. Двери моего кабинета всегда открыты для вас. Или, если предпочитаете, можете поговорить с руководителем по спортивной работе. — Хоуп сама не верила, что последний ее совет имеет смысл, и сменила тему. — Вы сегодня что-то необыкновенно молчаливы. Очевидно, так уработались, что на разговоры нет сил. Поэтому давайте отменим заключительную пробежку. Поздравьте друг друга с хорошей работой, переодевайтесь, и можете расходиться.

Эти слова были встречены аплодисментами. Отмена дополнительной нагрузки всегда приветствовалась.

Хоуп помахала девушкам на прощание, подумав, что они вполне готовы к решающим играм. Вопрос был в том, готова ли она.

Ее воспитанницы побрели с поля, разбившись на группы и со смехом переговариваясь. Хоуп села на скамейку с края поля.

Усилившийся ветер заставил ее съежиться. Она подумала, что значительная часть ее личности принадлежит этой команде и этой школе, а теперь над этой частью ее жизни нависла угроза. Тень накрыла зеленую траву на поле, окрасив ее в черный цвет. «Вряд ли что-нибудь другое так эффективно убивает душу, как ложное обвинение», — подумала Хоуп. Она почувствовала бессильную ярость. Ей хотелось избить того, кто это сделал.

Однако, кто бы это ни сделал, в данный момент он был не более осязаем, чем сгущавшаяся вокруг темнота, и ее ярость разрядилась горькими слезами.

* * *

— Эшли? Эшли Фримен? Давно уже не видела ее — несколько месяцев, а может, и больше года. Она еще живет в городе?

Вместо ответа, я спросил:

— Вы работали здесь в то же время, что и она?

— Да. Нас было несколько человек, мы писали диссертации и подрабатывали здесь.

Разговор происходил в вестибюле музея, недалеко от кафе, где Эшли однажды напрасно ждала Майкла О’Коннела. У молодой женщины за столиком секретаря волосы были коротко острижены с одной стороны и взбиты на макушке, что делало ее немного похожей на нахохлившуюся на насесте квочку. В одном ее ухе болталось как минимум полдюжины колечек, в другом же было одно большое ярко-оранжевое кольцо; это создавало впечатление некоторой неуравновешенности, и казалось, что она вот-вот со своего насеста свалится. Она улыбнулась мне легкой улыбкой и задала вопрос, который сам напрашивался:

— А почему вас интересует Эшли? С ней что-нибудь случилось?

— Нет, — покачал я головой. — Просто я веду расследование по одному судебному делу, к которому она имеет отношение. Хотел посмотреть, где она работала. Так, значит, вы знали ее в то время?