Из кухни донеслось пение чайника. Хоуп окинула взглядом комнату. На стене висело распятие, рядом с ним написанное яркими, живыми красками изображение Христа на Тайной вечере. Вокруг них разместилась целая галерея выцветших черно-белых фотографий мужчин в высоких жестких воротничках и женщин в кружевах, а также темно-зеленый лесной пейзаж и городские виды с мощенными булыжником улочками и церковью с остроконечным шпилем. По-видимому, это была какая-то оставшаяся в далеком прошлом страна Восточной Европы и давно умершие родственники. «Все равно что оклеивать стены призраками», — подумала Хоуп, продолжая изучать жизнь старой женщины. Облупившаяся краска на подоконнике, ряды пузырьков и коробочек с лекарствами, стопки журналов и газет, пухлое красное кресло, корзина с торчавшими из нее вязальными спицами и телевизор как минимум пятнадцатилетней давности — во всем чувствовалась пустота существования.
Спальня в квартире была одна. Повсюду пахло старостью и кошками. Штук восемь расположились на кушетке, на подоконнике и возле радиатора. Некоторые из них подошли к Хоуп и стали тереться о ноги. Она подозревала, что в спальне прячется вдвое больше животных.
Вздохнув, Хоуп подумала об одинокой старости.
Вошла миссис Абрамович с двумя чашками дымящегося чая. Она улыбнулась своим питомцам, которые немедленно устремились к ней.
— Подождите немного, милые, время обеда еще не наступило. Дайте мамочке сначала поговорить с человеком. — Она обратилась к Хоуп: — Вы не видите своего Сокса в моем зверинце?
— Нет, — печально покачала головой Хоуп. — Ни здесь, ни в коридоре.
— Я стараюсь не пускать своих крошек в коридор. Но за ними не уследишь, они уходят и приходят — кошки любят гулять, сами знаете, дорогая. А не пускаю я их потому, что боюсь,
— Почему вы так думаете?
— Я знаю каждого из них, хотя
— Неужели он такой ужасный человек? — покачала головой Хоуп.
— Да. Я сама его побаиваюсь и никогда не разговариваю с ним — кроме таких случаев, как сегодня. Думаю, кое-кто из других жильцов также боится его, но молчит. Да и что мы можем сделать? Он платит за квартиру вовремя, не шумит, не устраивает у себя сборищ, а домовладельцу больше ничего и не надо.
— Мне все же хотелось бы проверить насчет Сокса, — сказала Хоуп, глотнув сладкого чая.
— Что ж, это возможно, — медленно проговорила миссис Абрамович, откинувшись в кресле. — И я заодно проверила бы собственные подозрения. Я стара, у меня уже нет сил, и я боюсь. Но куда я могу отсюда уехать? А вы молодая и сильная женщина, это видно. Сильнее даже, чем я была в вашем возрасте. И, готова поспорить, вас не так-то легко напугать.
— Да, это правда.
Старушка улыбнулась чуть ли не застенчиво:
— Когда жив был мой муж, наша квартира была больше, она включала и ту, где сейчас живет мистер О’Коннел. Мы занимали всю эту часть здания, у нас были две спальни, гостиная, столовая и кабинет. Но после смерти Альфреда нашу большую квартиру разделили на три. Однако при этом они поленились.
— Поленились?
Миссис Абрамович сделала еще один глоток, и глаза ее вдруг сердито блеснули.
— Да, поленились! Что еще можно о них сказать, если они даже не позаботились о том, чтобы сменить замки на дверях новых квартир — тех, которые когда-то были
Хоуп кивнула и почувствовала, как внутри что-то напряглось.
— Мне очень хотелось бы узнать, что он делает с моими кошками, — медленно произнесла миссис Абрамович. Глаза ее сузились, голос окреп, и Хоуп неожиданно разглядела в этой женщине что-то внушительное. — Вы тоже беспокоитесь о своем Соксе. Есть только один способ узнать правду: зайти к нему в квартиру. — Приблизив свое лицо к Хоуп, она прошептала: — Он не знает об этом, но у меня есть ключ от его квартиры.
По ее лицу пробежала тень, и она спросила:
— Ну, теперь вы видите, насколько все было серьезно?