Пётр очнулся в больнице. За время обморока ему опять снился странный сон. Он летал над городом на вертолете и видел каждый дом внутри, будто он был прозрачный. В домах царило одно и то же, кроме одного его дома. Его туда привлекала странная муза, которая играла на дудочке. Дудочка была сделана из человеческой кости и издавала звуки, похожие на вой. Тогда Пётр решил приземлиться на свой дом. Он отдал указание и они начали медленно снижаться. Но чем ближе они становились к дому и квартире, тем они больше сомневались: пилот в том, возможно ли сесть на эту крышу, а Пётр в том, сможет ли он забрать у музы эту дудочку. Когда они зависли над домом Пётр смог сверху вниз разглядеть мужу и увидел, что она стоит вся мокрая и под ней круглая лужа, будто она только вылезла из воды. Хотя одежда на музе была сухая, очень сухая. Пётр подумал: «Боже мой… У нее отошли воды. На этом месте. Но она уже родила, живота нет, о боже… в моем доме… нет, нужно забрать у нее эту кость, она принадлежит мне.» Тогда когда сказал пилот, что не сможет сесть на эту крышу, точнее может и сядет, но потом не взлетит, Пётр решил слезть по верёвке. Спустил канат и стал слезать, периодически глядя вниз, на неё. Как только Пётру оставался один метр до крыши веревка оборвалась на половине и Пётр мягко спустился на землю. «Ну что-ж. Теперь ему остался путь только вниз, ко мне. Не взлетит так не взлетит.»
Пётр начал спускаться по лестнице, но чуть не упал в обморок, когда увидел соседнее здание внутри: в нем от огнестрельного ранения умирал какой-то мужчина. Он был на руках у женщины, которая отчаянно пыталась вскрыть себе вены осколком стекла, чтобы перелить кровь мужчине. Но это пол беды. Над ними стоял другой мужчина с пистолетом в руках и курил трубку женщины. Крутил пистолет и прикладывая его к виску выстреливал в потолок, покачивая головой. И повторял всё: «Дура, дура. Дура, дура.» Пётр никак не могу больше вытерпеть этого зрелища. Он пошел дальше, к музе. Спустился по лестнице и увидел, как на двери нарисованы странные очертания существ. Будто тени перешли на дверь. Они даже чуть чуть шевелились. Пётр так и подумал, что это его устрашают те, кто живут в стенах дома, те, кто были выгнаны из них, чтобы они стали прозрачные. Они устрашают, чтобы Пётр больше не смотрел сквозь стены, а только лишь в панике бежал. Пётр все это понял из того лишь, что тени на двери меняли свое выражение лиц с удивления на негодование и злобу, крик в зависимости от того смотрит он по сторонам или на дверь.
Пётр наконец открыл дверь и увидел, как стоит посреди комнаты муза и смотрит на небо сквозь просвечивающий потолок. Солнце светит ей сквозь руки и она тянется к свету. Вокруг музы пляшут и крутятся колеса от телег без спиц. Просто серединное крепление и колесо висят друг у друга и ездят ровно перпендикулярно земле, от чего их не было видно с вертолета.
Пётр подошёл было к музе, но ему на ногу наехало это колесо и оно оказалось таким тяжёлым, что у Петра кажется сломались пальцы, хрустнули. Он отскочил назад и повалился наземь. Встал и решил не подходить уже к музе, а поговорить так.
– Я знаю… – Шум всего города прерывал его речь, – Я знаю, что вы можете мне помочь. Вы всегда помогали таким юным и запутавшимся как я. Да… Пусть я и не юн, но достаточно ли во мне этой юношеской сложности жизни? Абсолютно верно, её предостаточно. Дак почему же меня тогда не записать к тем, кто может и меньше меня пережил, но в конечном счёте выпутается? Они то выйдут отсюда, а я нет. Я пропустил свой шанс прекратить быть юным, со всеми этими сложностями. Я особенный. Да простите вы меня… Я правда… Правда очень надеюсь на ваше понимание.
– Ты пришел ведь совсем не за этим. Я вижу насколько ты тут поверил всему что говорят. Но суть не в этом всем, что ты знаешь от других про себя и про меня. Тебе бы отвлечься. Лишь на время, а потом ты сам вспомнишь что именно тебе нужно. Хочешь так?
– Как бы… Мне бы сначала разобраться от чего нужно избавляться. Я имею в виду, просто выбрать эти точки. Точки по которым бить.
– Нет, тебе нужно вытрясти из себя всю невозможную суть проблемы. Суть проблемы в том, что ты не понимаешь себя. А это значит, что ты достаточно простой, чтобы запутаться даже в себе. Ничего, ты все и так уже знаешь. Все в тебе.
– Но как… Нет. Нет, нет, нет. Я не такой… Я не знаю… Я достаточно особенный, так уж и быть. Мне просто нет смысла подавлять в себе порыв раскаяния перед собой. Я раскаиваюсь, а значит я все таки живу полной жизнью, такой, какая задаёт вопросы о мироздании.
– Все верно. Вот ты и пришел к себе. Через мои вопросы. А теперь позволь мне продолжить мое занятие.
– Нет… Пожалуйста, не уходи. Я так мало ещё понимаю, чтобы ты ушла…