Фаталист

Грушницкий открыл рот, намереваясь поблагодарить ее, но не успел: маленькая княжна упорхнула прочь. Вскоре она с матерью и Раевичем прошла мимо колодца с неприступным видом, не замечая страстного взгляда, которым провожал ее Грушницкий, пока она не скрылась за липами. Было очевидно, что своим порывом княжна покорила его сердце.

Печорин продолжал следить за ней: с его наблюдательного пункта можно было разглядеть, как ее шляпка мелькает среди деревьев. Затем княжна вошла в ворота одного из лучших домов Пятигорска. Княгиня раскланялась с Раевичем и последовала за дочерью. Франт пошел прочь походкой человека, которому некуда торопиться, поскольку он позаботился обо всех своих делах заранее.

Раздумав возвращаться домой, Григорий Александрович направился к Грушницкому. Услышав приближающиеся шаги, тот обернулся и поднял руку, чтобы подкрутить ус. Вид у него был донельзя довольный и оттого придурковатый. Печорина невольно покоробило, хоть он и постарался не выдать себя.

– Ты видел? – спросил Грушницкий. – Это просто ангел! Она спустилась с небес, чтобы осчастливить грешную землю и нас, недостойных! – голос у него дрогнул от избытка чувств.

– Неужели? – отозвался Григорий Александрович.

– Разве ты не видел? – удивился юнкер.

– Ты про то, что она подняла твой стакан? – тон у Печорина был подчеркнуто небрежный. – Но если бы тут был сторож, он сделал бы то же самое, причем еще поспешнее.

– Почему это? – спросил Грушницкий недовольно.

– Надеясь получить на водку, – пояснил Григорий Александрович. – Хотя понятно, почему ей стало тебя жалко: ты состроил такую гримасу, когда встал на простреленную ногу, что дрогнуло бы и железное сердце.

– И ты не был тронут, глядя на нее? – возмущенно перебил Грушницкий.

Григорий Александрович покачал головой. Ему хотелось позлить юнкера. Тот раздражал его своей напыщенностью, надуманностью чувств и в целом какой-то фальшивостью, но, имея привычку быть с собой честным до конца, Григорий Александрович был вынужден признаться себе, что, помимо желания сбить с приятеля раздражающую восторженность, он испытывал ревность. Внимание, которое уделила маленькая княжна юнкеру, уязвляло самолюбие Печорина: они оба были ей равно незнакомы, и вдруг она выделила Грушницкого! Конечно, все это глупости, но Григорий Александрович ничего не мог поделать с тем, что сцена с поданным стаканом оставила в его душе неприятный осадок. Лучше бы он не задерживался на галерее и отправился прямо домой!

Они с Грушницким молча спустились с горы и прошли по бульвару мимо окон дома, где скрылась маленькая княжна. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув спутника за рукав, бросил на нее нежный взгляд, а Григорий Александрович навел на девушку лорнет, в котором, впрочем, нисколько не нуждался, поскольку обладал прекрасным зрением. Этот нахальный жест рассердил ее: как смеет какой-то армеец разглядывать в свое стеклышко московскую княжну?! Печорин внутренне порадовался произведенному эффекту: он почувствовал себя частично отмщенным.

* * *

Когда Григорий Александрович наконец вернулся к себе домой, его поджидал околоточный. Дюжий детина сидел на деревянной скамеечке, держа фуражку на колене и тяжело дыша, из чего Печорин заключил, что прибыл он недавно и в большой спешке. При появлении молодого человека полицейский вскочил и выпучил глаза на Григория Александровича. Лицо его выражало смесь облегчения и тревоги.

– В чем дело? – спросил Печорин резко, окинув околоточного взглядом с ног до головы. Настроение его вмиг изменилось: почувствовав возбуждение, исходившее от полицейского, он позабыл о княжне Мэри, Грушницком, своей скуке, раздражительности и ревности. Тут явно наклевывалось кое-что поинтереснее банальных прогулок по Пятигорску.

– Ваше благородие, я прислан градоначальником, Михаил Семеновичем! – выпалил околоточный.

– Не имею чести быть знаком, – отозвался Григорий Александрович, не понимая, в чем дело, но чувствуя, что полицейский не ошибся, а явился именно по его душу.

– Просят вас прибыть в присутствие, как можно скорее! – гаркнул околоточный, вытянувшись еще старательнее.

Григорий Александрович нахмурился.

– Что ты несешь? – проговорил он, решив, что все-таки произошла ошибка, и полицейский что-то напутал. Он почувствовал укол разочарования. Примерно так чувствует себя рыбак, у которого в последний миг сорвалась обратно в реку его добыча. – Кого тебе надобно-то?

– Господина Печорина, – ответил тот с готовностью.

Григорий Александрович приободрился. Еще не все потеряно.

– И по какой надобности? – спросил он.

Околоточный судорожно сглотнул.

– Не могу сказать, ваше благородие. Велено не распускать язык.

Григорий Александрович слегка приподнял черные брови. Это уже становилось действительно интересно.

– Значит, как можно быстрее, говоришь? – протянул он задумчиво.

– Так точно, ваше благородие!

– Ладно, веди, Вергилий.

– Что, простите? – растерялся полицейский.

– Ничего. Пошли, говорю, куда надобно.

Околоточный просветлел и поспешно натянул фуражку, которую до сих пор сжимал в руке.