Фашист пролетел

Он тонкой струйкой выпускает дым, обнаруживая губастость, как у покойного Урбанского в картине "Коммунист".

- Ну?

- Не "ну", а антр ну. Договорились?

В облезло-позлащенной раме стены напротив было тогда панно, уже, конечно же, исчезнувшее, как канули фаюмские портреты египетских провинций римской сверхдержавы. В "Детской энциклопедии" на репродукции был его любимый "Юноша в золотом венце" с глазами Адама, тогда как ресторанное панно на темы ГТО - Готов к Труду и Обороне - являло сводный образ физической культуры времен, когда страна была готова к штурму не только мировой цивилизации, но и самой Вселенной, - и очерняемых теперь в журнале "Новый мир". Он смотрел то на Стена, то на дискоболов и метателей копий, внимал бархатному голосу и представлял себе - в голубом почему-то свете кресло типа тронного, свисающие руки юного принца, в ноги которому так и валятся снедаемые извращенной жаждой сильные мира сего, которые, если ему верить, чуть ли не волками рыщут в Центральном сквере той тенистой аллейкой, что между бронзовым фонтаном "Мальчик с Лебедем" и писсуарным теремком на задах Драматического театра...

The rest is silence. Не будем называть имен, они всегда в аншлаге... но мальчики! Достаточно выйти к итальянскому фонтану, чтобы понять, каким капиталом мы располагаем. Как можем повлиять на собственную будущность...

- У нас с Адамом будущность в кармане, - говорит Мазурок. - Шнырять аллейками для этого не надо.

- Рад за вас.

- И с чего ты взял, что фонтан итальянский?

- В центре живешь, и не знал? Работы скульптора Бернини. "Мальчику" скоро сто лет.

- Самое время кое-что ему отбить.

Стенич закатывает глаза. Мол, о чем тут говорить...

Вокруг выпивают и закусывают. Пучатся, ужимаются рты с размазанной помадой. Поблескивают золотые коронки.

В порядке назидания мама сообщила Александру историю "из жизни". Про его ровесника из Заводского района, совращенного дамочкой бальзаковского возраста. Как от боли в яичках изнуренный мальчик плакал по ночам, пока не признался своей маме, которая устроила скандал соседке, пригрозив привлечь за растление малолетних. Рассказать?

Инициативу снова перехватывает Мазурок:

- Моя мамаша...

- Опять про мамаш! - берется за голову Адам.

- Она подруге жаловалась, я подслушал: "Чем гонять в кулак, лучше бы брюхатил домработниц". А я считаю, Чернышевский в своем трактате прав. Не дам я поцелуя без любви. Сначала любви дождусь.

- И не давай. Только не лезь в бутылку, - говорит Адам. - Из-под кефира. А также в пылесос.

- Пылесос нам домработницы сломали.

- Лучше в ванной в раковину. И смотри при этом на себя с любовью.

- Не учи ученого, Адам. Как дальше, знаешь?

- Почему нет? Рецепт небанальный. Все нужно испытать. Один раз - не порок, как говорит Вольтер.

- А что?

- А философия.

От смеха Стен откидывается.

- Четыре шницеля, ребятки? - склоняется официант.

- Три. Мне, философы, на оргию...

- Два! - говорит Мазурок. - Мне тоже. На поругание к мамаше. Но сначала тост... Адам, не водкой! Однажды по весне на крыше мы дрочили с пацанами.

- Анапест или амфибрахий?

- Амфибрахий, хотя, - отвечает Адаму Александр, - там сбой в конце...

- Такой закат был, что едва я не упал с седьмого этажа.

- Это он к чему?

- Он родом из детства, - тонко улыбается Стен.

- А потом мамаши нас застукали. И всех отпиздили поодиночке. Давайте, мужики, за коллектив!

Залпом выдувает стакан ситро, рыгает и уходит, оставив трешку под нетронутой салфеткой. Стенич добродушно замечает:

- О будущем ему не думать. Баловень судьбы... Ну что же? Двинулся и я.

- Посидим?

- Пора, мой друг. Пора!

- Тогда на посошок?

Покосившись на часы, на бедную свою "Победу", Стен дает себя уговорить...

- За "Мальчика с Лебедем"!

Выкладывает рублевую монету, одаряет сверху белозубой улыбкой и, огибая столики, уплывает в афинскую ночь.

Адам хватается за лоб:

- Ну, бестия! Обставил! Всех обошел в борьбе за это! - Берет бутылку. - Давай.

- За девочек?

- За жизнь!

Александр орудует в горчичнице миниатюрной ложечкой. Под шницеля с картошкой и жареным луком они допивают бутылку и выходят в красноватый туман вывески ресторана "Арена".

- Через год повторим?

- Всенепременно.

Натянув перчатки, Адам зачерпывает снег, и, обжимая, несет снежок в ожидании цели. Центр ушел в себя. Окна заморожены. Бульвар Дзержинского, улица Карла Маркса... Ни души. Фонари, что ли, бить? Не размениваясь на попытки опрокинуть, они проходят мимо заснеженных мусорных амфор сталинского образца. На Кирова сворачивают к школе, затемнившейся до понедельника.

На крыльце серебряной краской мерцают из-под снега анатомически переразвитые статуи - Салютующая Пионерка и Пионер, Поднявший Горн.

- Икры, как у Стена, не находишь? - говорит Адам, массируя снежок.

Врубив Пионеру по первопричине всех наших мучений, снежок разлетается.